Смерть питомца

Четыреста семьдесят пятый опус

Чермных роз ароматы пьянят
Бедных рыцарей, бледных апашей,
Май вознесся и кущи манят
Див и агнцев порфирною чашей.

Обернитесь, Гиады, камней
Мы черствее, из штофов меловых
Яд цедим, соглядая теней,
Буде пир во трапезных столовых.

Как упьется аидская рать,
Ханаан черепки отсчитает,
И явимся тогда умирать
В майском золоте, кое не тает.


Четыреста семьдесят шестой опус


Май волшебный, цвети и лелей
Тень Венеции, злать Одеона,
Мы любили...

Перестань разговаривать, выйдя во двор, с птица-
ми, собаками и котами, никто, всё равно не пове-
рит, а мы, что ты бессмертен, (с вами-нами) и не
бойся, зажмуривая глаза и поднося руки к своему
лицу, бормоча при этом: « только не по голове»
нет, не будут тебя бить, поверь в это, (мне), сегод-
ня, все и так устали, и не объясняй, что ты работа-
ешь свечою в соседней церкви-храме и не надо
вертеть головой, все и так тут, на месте, рядом,
«адом не напугать никого при жизни, среди...

Забаррикадировали души, -
И как будто не людей казнит палач.
Отвернулись и закрыли уши,
Чтоб не слышать горький детский плач.

И теперь жестокость им во благо,
«Очищеньем» кличут ужас сей.
То утробно, то визгливо, нагло
Палачу дают наказ: «Убей!»

Он и рад. И крови по колено.
На костях краину создаёт.
Оправдавшим - жизнь людская – пена
Над бокалом, сдул и нет её…

03.07.14
Сергей Аникин

Четыреста семьдесят седьмой опус

Мел и мрамор с фаянсовых лиц
Докрошит златописная вечность,
Лей, август, хоть бы роскошь столиц
На лилейных старлеток увечность.

Не блюла Финикия венцов,
Одеона во слоте зерцала,
Шелк совьется - виждите певцов,
Коих эта юдоль не взерцала.

Чела наши доселе темны,
Звезды пьем и свечей благовонных
Яд лиется в цариц ложесны,
Опочивших меж шелков червонных.


Четыреста семьдесят восьмой опус


Яду сахарным вишням, под эль
И арак стелят черные...

(или между первой и второй, промежуток
небольшой)
Петя, стоял у гроба, тужил, о себе подлец, бол-
ьше выл:
- Все там будем.
Вася:
- Ничего не забудем, не могу понять, если у нас
всё так плохо, чего их всё больше и больше, это
если бы ещё в ту войну, беженцы бежали бы в
германию, (исчерпывать, искупать, свою/чью-то
вину(?)
Петя (разливая самогон в пластиковые однора-
зовые стаканы):
- Дурак ты Вася, в этом и заключается вся воен-
ная хитрость, не понять тебе её «митрость»

Антикварною мглою Мадрид
Фей унижет иль каморной сметью,
Цветит Асия мел для Ирид,
Писем тушь и равна междометью.

Где еще тьмы искать ледяных
Желтых розочек, вишнелавровых,
Па-де-баск танцовщиц площадных
Менестрелей пугает суровых.

Тень Мигеля в одесный Колон
Век летит и биется о мрамор,
И горят во незвездности лон
Мертвых дев свечи тягостных камор.


Четыреста восьмидесятый опус

Бледный воск мишурою златой
Увием, паки свечки тлеенны,
Се и розы полны темнотой,
И ваяния...

Четыреста восемьдесят первый опус

Ветхий мрамор с меловых ланит
Докрошим хоть о звездах и небе,
Виждит персть, кто еще именит,
Кто и рек о тлеющемся хлебе.

Пойте, сильфвы, нисан золотой,
Мы ль во шатах сиреневых плачем,
Полны кубки паршою свитой,
Се, тюльпаны мы звездные прячем.

Се обводки тлеенных лилей,
Се тюльпаны, тюльпаны блистают,
Се на ветхость мраморных аллей
Тени мертвых певцов налетают.

Четыреста восемьдесят второй опус

.
Любят розы менины, сурьму...

Во власти противоречивых чувств
Сегодня с вами пребываю -
И гордость за родное ПВО
И возмущение меня обуревают.

Хоть Санта вовсе не был другом
Мир его праху и его саням
Выходит дед Мороз надежней
Вполне подходит славянам.

Се Вифания мертвых святых
Одевает лишь в мрамор столовый,
Се вечерии див золотых:
Шелк и млечность, иль пурпур меловый.

Лозы сад увивают и мглы,
Всяк юродивый сыт, а невесел,
Ах, тлеются пустые столы,
Как и выпорхнуть Цинам из кресел.

Как оне и могли обмануть
Ангелков и свести червотечность
С желтых лиц, и тлетворно уснуть
Меж цариц, увиенных во млечность.


Четыреста восемьдесят четвертый опус

.
Молвим лишь - четверговки бегут,
Меловые тиснятся кимвалы
Сукровицей, и...

Изломанные профили Ит,
Веи эльфов о тусклых сувоях,
Где еще и увидеть харит
Фебу пылкому, аще не в хвоях.

Осуди сех, безумец, столы
Присновечно ломятся от ядов,
Круг начиния блещут юлы,
Негой лядвий дразня верхоглядов.

Бросим кости на шелковый мел,
Содрогнутся тогда пировые,
Се, тлееть нощно Ирод не смел,
Пусть отроцы тлеют неживые.


Четыреста восемьдесят шестой опус


.
Ели в розах червонных, златых
Мишурою холодной виются,
Вот и звезды во чашах свитых,
Колокольчики...