Слезами

Смеялась я над жизнью долго
И Бог за это наказал!
Судьба вдруг стала нитью тонкой
И кто-то в счастье отказал.
Теперь есть время всё обдумать,
Теперь есть время всё понять,
Но только жаль,что лишь в желаньях
Могу тебя теперь обнять.
Мой смех слезами стал и болью,
Не справедлива я была...
Была когда-то птицей вольной,
Но,а теперь я жду суда.
Суда земного жду и Божьей кары,
Теперь я знаю что жила не даром.

Вот опять не везет мне в любви,
Все закончилось...глупо и странно.
За окном целый вечер дожди,
Будто плачут моими слезами.
И прощаясь с заветной мечтой,
Все же в сердце теплится надежда.
Что подумаешь и позвонишь,
И у нас будет все как и прежде.

Мир слезами умывается:
у Мужчины между ног,
к сожалению, болтается
Санта-Клауса мешок.
В том мешке гирлянды красные
в изобилии лежат.
Их названия ужасные
как проклятия звучат:
«мордобой» и «поножовщина»,
«с алкоголем баловство»,
«женский плач» и «безотцовщина»,
«безрассудство», «воровство».
И звезда в мешке валяется
(тоже красная она)
и при этом называется
жутким именем «война».
Санта-Клаус там из пластика
влез на пластиковый трон.
Колпачок его со свастикой,
а зовут...

Снег ложится на землю штрихами.
Прогревает мотор "труповоз".
У подъезда ждут люди с венками,
Согревая слезами мороз.

Контрастирует с белым покрытьем
Одеяний скупых чернота.
Люди созваны мрачным событьем,
За которым видна пустота.

Кто же умер сегодня, не знаю.
"Был он молод иль много прожил?" –
Я кричал, но мне не отвечают.
Я орал, я ревел, я вопил.

Вот уж гроб из подъезда выносят,
Прозвучит с новой силою плач.
Через час все по горсточке бросят,
Крест поставит могильщик-силач...

Моя родная и хорошая,
Моя ты радость и печаль,
Ты в жизнь вошла мою непрошено,
Теперь уходишь невзначай.

Ты забрала своим уходом
Гораздо больше , чем дала,
Исчезло солнце с небосвода
Кругом зима и нет тепла.

Не разразились мы слезами
При расставанье ,напослед,
"Прощай" друг другу не сказали,
И вряд ли скажем уж "Привет"

И на душе не будет горше
Как не летели годы в даль
Моя родная и хорошая
Моя ты радость и печаль.

А я все жду тебя по прежнему,
Хоть и скрываю ото всех...

Горькими слезами
Плачет муравей
Не донес он спичку
До своих друзей.

Целый день старался
Пыжился, тащил,
А она вдруг вспыхнула
Пламенем большим.

Сколько было радости
У него с утра:
“Бревнышко красивое,
Гладкие бока…”

Плачет, заливается
Муравей-глупыш,
А вокруг уж стелется
Едкий белый дым.

Зачем любить меня ты научила...
Зачем во сне приходишь со слезами...
Ты знаешь, нам с тобой не быть...
Не быть нам даже лучшими друзьми...
Я так люблю тебя за то,
Что смотришь ты наивными глазами...
Но что ты видишь... Видишь,
То, как я в любви к тебе сгораю...
Но, это было раньше, а теперь...
Любовь мне заменила злоба...
Но, зол я был не на тебя,
А лишь на то, что я не знал...
Во что я все таки поверил.
Я не любил тебя тогда,
Я лишь играл тобой все это время...

Обжигает губы поцелуй
сердце учащенно бъется,
кажется, что ощущенье не вернется..
хоть колдуй, хоть не колдуй…

Сердце, словно птица в клетке,
Трепещит и бьется… молодое!
Обливаясь горькими слезами,
Познает и радости, и горе…

Молодое тело жаждет ласки,
Мысли путаются в чувствах…
Часто жизнь показывает маски,
А ведь этого совсем не нужно…

Наконец-то дописан последний абзац этой повести.
Опустела чернильница. Догорела свеча.
В луже крови, за дверью валяется труп нашей совести.
Кровь густа, как смола. Как расплавленный воск горяча.

Если можешь, прости… Если можешь, прости ты нас, Анна,
ради тёзки своей, подарившей нам Матерь Христа.
Мы слезами омоем твою огнестрельную рану.
Станет маслом лампадным святая твоя чистота.

Мы сольем воедино свои подостывшие души,
и тогда запылает лампада во мраке ночном.
Мы клянемся тебе...

Тоска, зачем тебя впустила,
А следом и печаль пришла.
Уж не с тобой-то говорить хотела,
Ведь я любовь давно ждала.
Ты сердце мое заполняешь,
Питаешь слезами глаза,
На струнах нервов играешь
Пытаясь сказать: - «Ты одна!»
Смеешься, хохочешь, кривляешь
Все чувства и мысли мои.
И вновь и вновь повторяешь: -
«Забудь же, забудь о любви!»