Сила намерения

Цепями будучи обручены,
Одною несвободой общей мучаясь,
Рабами мы с тобой обречены
Спина к спине, быть вечно неразлучными.
С намереньем уплыть за окоём,
Мы в стороны различные гребём.

Проложенный наш в будущность маршрут
Исчерчен разворотами и галсами
В координатах точных до минут..
С гримасой от усилия напрасного,
Не зная, что должно произойти,
Меняем направление пути.

Когда же совершит один побег
И по тавернам смрадным оторвётся,
Издалека столь вожделенный брег...

Без выбора, словно из тишины,
Собой окружая, невнятно прошепчет.
Как крик воскрешения, с намерением лжи,
Гвоздями хребет на кресте покалечит.
Без выбора, в сны, в окружение зеркал,
Осколками впишутся в каждую клетку.
Из лабиринта на выход, к воздушности скал,
К моменту свободы, на гладкую ветку.
Без выбора, в долг, в окружение стен,
В осаду из лиц, маскарадности, праздненств.
В искрящийся невод из глупых проблем,
Из рыб подбирающих всякую гадость.
Без выбора, в лень, в неподвижности...

Такая печаль.
Мрак-полумрак.
Саша Блок – средь груды бумаг.
Диванчик.
Белеет плечо проститутки.
Её лихорадит вторые сутки.

Саша не любит, когда шумят.
Лестница в парадной
похожа на удава.
Звонок в прихожей.
Коридоры спят.
К нему пришла по ошибке дама.

Шляпа – дым
страусовых перьев.
Говорят о благородстве её намерений.
Саша, не верь,
открывая двери.
Для неё ты всего лишь – неудачник-гений.

Опять – накладка.
Опять – объяснения.
Всё лучше, чем лизать
перерезанные вены...

Понимаешь, Земля – не просто,
Не получится жить размеренно,
Здесь вопросы – ребром и остро,
Здесь ответы – судьбой проверены.
Все задумано Волей Высшею,
Поднимает Отец страданием,
И судьбою, отнюдь не книжною
Развивает твое сознание…
Понимаешь, мы все здесь странники,
Перемелимся, перебудимся,
Понимаешь, мы все здесь главные,
И с судьбою извечно судимся…
Ограничены пониманием,
И материей развлекаемся,
Обижают нас всех страдания
И в желаниях мы не каемся…
Понимаешь, мы все здесь...

Зеркала заговорили, ожили, улыбнулись, итогов
нет, как и конца, попали в бесконечность, молод-
ца, отсутствие теней, всё ясно, ярко, по плану, и
перечень намерений открыт, корыто мыслей и
идей, а он злодей, всё выкрал, побежал, попро-
буй, догони, они за ним, дыханье в спину, карма-
ны, вывернул, по ветру разбросал, устал бежать
он, штиль на море, молчание начало всех начал,
кричали чайки, белизна ветрил, что ветер не тре-
вожит и почил, корабль, на рейде, круглые слова,
углы...

Полу душные ржавым скрипом,
Тихим вздохом… Не вспоминай…
Лишь за печкою долгим всхлипом,
Да за окнами громкий лай…
Померещилось, где-то мельком
Что-то темное… боже мой,
Ангел пьяный, без крыльев, в стельку…
Да к тому же глухонемой…
Неприметное окончательно,
Заметает следы февраль.
Будет просто всё замечательно,
Ну-ка грешник дави педаль.
Пусть на скорости ветер давится
Твоей болью, твоей душой.
С этим ветром тебе не справиться,
Если сердце с большой дырой.
Пусть...

"Любан-джави", латинское"benzoe", где розы
аромат и форма, и радужность (поверхность
луж) и вечный двигатель и уж, иль змей, прог-
ресса, таящий продвижение вперед и грех поз-
нания и загрязнённость вод, где фиолет и чёр-
ный в желтом поле, яванский запах, копоть,
гарь, налёт и зелень и прозрачность. Вот,…..
горючесть, как слеза из нефти, мы выдавим,
сожжём и дальше по наклонной всё идём, ме-
няя угол направленье, вот собственно и всё
уменье, из ничего создать пузырь, он лопнул...

Чернее ночи вечно бродит,
Стучится в разные дома.
Ей тягостно одной на воле
Откройте дверь! Я к вам - беда.

Беда, сколь требует вниманья
Иссохшая за вечность плоть!
Подарком в дом несет стенанья,
Прогоркшей горести ломоть.

Ведь всем известно - «путь до ада
Благим намереньем мощен»
Но все равно, куда не надо
Спешить наш разум обречен.

И все науки на отмашку
Несется под откос, смеясь
Лихач в расстёгнутой рубашке
Асфальтовобензиновая страсть.
А в сед в своей гнедой одежде...

Для редактора,
озабоченного передовицей,
он никто, какой-то Джон Мильтон,
затерявшийся на литературной обочине.

Актриса глицериновую слезу
из-за него не проливала ни разу.

О нем хранит молчание
радио и телевещание.

Нет ни досье, ни файлов секретных.
Нет псевдонимов народу известных.

Никому не интересно
узнать его настоящее имя.

Жив ли он, мертв ли он,
не проверяет никто.

Возможно в чулане
детективы найдут его труп
с разбитым лицом,
с открытыми глазами...

«Незнающие», прославляют советский рай,
А мать рассказывала, хлеб по двести
Грамм давали детям в день, а взрослым,
Кто работал по грамм пятьсот и постоянно мучил

Голод! Весною ели пучки и кислянки,
Ловили рыбу неводом, из старых
Сарафанов. В селе соседнем Полудёновке,
Женщина жила с двумя детьми, как у святых

Их были измождённые, худые лики.
День два проходит, не видно мать,
Её убила дочь, от голода, чтобы
Не умереть. А ей сказала мать,

Убей меня, я пожила, не выдержит...