Шрамы отвага

Ей конечно же и невдомек,
Пролетело уже столько лет,
Как в душе я своей одинок,
И погас глаз сияющих свет.

Я не чувствую рядом тепла,
Шелковистых, как облако, рук,
Поселилась на сердце печаль,
В страшных шрамах родное от мук.

Но когда опускается тьма,
Лунный свет озаряет дворы,
За окном представляю тебя,
Как в объятиях нежишься ты.

Как же мог я любовь отпустить,
Для меня этот миг роковой,
Мне бы стоило все позабыть,
Как она. Рядом с нею другой.

Я, увы, не такой человек...

Семьдесят лет назад...
Советский русский солдат!
На Курской дуге показал...
От войны он там не устал.
За землю родную свою
И уничтоженную нацистом семью.
Он немца здесь растерзает...
Его на дуге он сломает!
Шесть тысяч танков сошлись
И многие не разошлись.
Остались на поле гореть...
Танкисты там приняли смерть.
Хоть в технике враг был силён...
Был духа отваги лишен.
Советский солдат как всегда...
Не имел техники сильной тогда.
Грудью дорогу пробивал...
Немца прикладом сбивал...

Не к добру так… душа молчит…

И минуты — стоят годами.
И вино, как глоток мочи.
Передергивает.
И давит.


Мне тебя уж не наскрести
по сусекам
в душе неверной.

Наших ссор стальные листы
под дождем дворовым
ржавеют.


Нет чернил на мне. Нет вины.
Отчего ж так паскудно?
С хрустом.

И над веной — месяц заныл.
Словно шрам: белесый и узкий.


Муравьями снуют врачи…
Скачет пульс…
как трейсер — в паркуре…

Не к добру: так душа молчит.
И в дорогу рюкзак
пакует...

Я ощущаю холод фраз твоих
И листопад всех отношений тут.
Любовный крик, вчера круживший, стих.
Все наши чувства ветры подметут.

Эмоций гром разрядку не даёт.
Осенний дождь мешает всё в грязи.
Крадутся потихоньку снег и лёд.
И быть не хочется уже вблизи.

Нам летних встреч с тобою не вернуть.
На памяти остался только шрам.
Чем глубже, видно, тем сильнее муть.
С другой на небе нужно строить храм.

Эх, где же ты моя любовь навек,
С которой рядом и в пустыне рай!
Ах, где же ты...

Лица неведомые, невиданные, невидимые, (эхо
эха, вести весть), а куда можно сесть? (встать, лечь)
и давай растопи печь, зажги камин, свечи, сечи св-
ет, окрашивающий, сечи пространства (поверхнос-
ти, (предметов, тел), убранство, жидкости и газы),
ну ты и зараза, запах говорил о многом, гнома гном,
соискатель, соизволь встать на колени и молись (не
еле-еле), а (в полную силу), со всей семьёй, о сам-
ом себе, (о нас), и не кричи атас, раньше времени
прячь глаза, пой, за мной, (нами...

Когорте самозванцев, луной глыбе, рабе (рыбе)
и конечно тебе, брат (самозванцу самозванцев),
графитному стержню, (убранцев), растёртому на
листе бумаги и отсутствию отваги, у пыли, у обо-
чины дороги, были, стояли, сами, провалившись,
по щиколотку (босы),(в мягкий жар), (пуха), каж-
дый у своего храма (Уха), (ухА), (мама мыла раму),
у своей эмблемы, значка, медали, а вы смотрели,
вблизи (искали) или разыскивали, брели в дали,
в глубины подсознания, обеспеченного и уровн-
ем...

Мост над пропастью лет…
Осторожная поступь побед,
Буйство бед,
Патмос – к сердцу дорога.
Но поток недвижим,
Это мы ускользаем как дым…
В неподвижном – бежим.
Патмос – к Богу дорога?
Путь от внутреннего порога.
Ты стоишь посредине дороги…
Ты устал и тебе не хватает отваги немного.
Отдохни и взлети,
Путь открыт, дверь чугунная поддается
Безоглядному ходу.
Лишь судьбу нам не перейти с броду.

8.09.13. Н.Шлемова.

Фото – Алтай. Патмос. Фото М.Баша.

* * * *
М. Баше...

Слово гневное — болью колкою,
Душу чистую, ох поранило.
Сделав грустною, песню звонкую,
Шрам на сердце злом, ох оставило.

Птиц осенний крик, в небе жалостный,
Собой душу рвёт, ох болит она.
И печаль лишит, сердце радости,
Ох и долгою, будет ночь без сна.

Осень тучею, звёзды спрятала,
А серп месяца, в ней дыру пробил.
И она дождём, ох заплакала,
И водою дождь, ох пути залил.

Ох вы горькие, охи-вздохи,
Не поможете, в жизни вы ни в чём.
Лишь дела от вас, станут плохи,
Да...

Голод оттачивает обоняние.
Септаккорды весенней воды
импровизируют
с нервами, сексом и алкоголем,
в сотнях редакциях сердца.
Больше, больше заборов,
чтобы пройти насквозь!

Красиво, но бесполезно,
примеряя смертельную дозу
перед кривым зеркалом,
кто-то громко тоскует
о карьере великого странника.

Стихи, для чтения про себя,
как последнее детство,
возвращаются
к, заслушанному до дыр,
берегу моря.
Опускаясь на дно,
между водорослей проводов и тел,
последнее слово...

В полусонной вселенной и свободный от мыслей,
Я простужен объятием жгучего января.
В паутине могучей пробираюсь всё глубже,
Сквозь материи тонкие проникаю в себя.

По дорогам коварным, по следам неприкрытым,
К матерям вдохновения, да к отцам бытия,
Мимо памяти гордой и кошмаров избитых.
Захлебнувшись словами я не вижу края.

А во мне океаны, те же детские страхи,
Шум сосновых лесов, песни диких полей
И цветами пошита моя роба-рубаха,
Филигранность мелодий хора пчел, и шмелей.

Но...