Шелест реки

Вино пролилось через край,
В реке дрожал бокал хрустальный.
-«Прости и злом не поминай.»-
Шепнули губы тост прощальный.

Свеча и столик на двоих,
Как кровь — вино на рукаве.
Ах отчего, твой голос тих,
Как шелест ветра во траве.

Короток путь у звезды павшей,
Всегда стремительно падение.
И пролетела сказка наша,
Оставив головокружение.

Какое терпкое вино!
Пленит и нёбо собой вяжет.
Ещё глоточек и мне дно,
Бокал пустой опять покажет.

Прости за сказки миг-падение,
Прости и...

Лёгкое небо июля –
Трепетные шелка…
Что ж вы меня обманули,
Белые облака?

В синие-синие дали
Вас проводив, стою…
Счастье мне наобещали –
Выкрали жизнь мою.

Знать, по чьему-то навету
Сделали это вы…
Вторит звенящему лету
Тихий шелест травы.

В золоте солнца сияя,
Катит воды река…
Я вас прощаю, прощаю,
Белые облака.

Не читаю стихи,
Не хожу по гостям,
И не слушаю песен.

И тем более песен своих
Никому никогда не пою.

Мне мой мир
Зачарованный с детства
Куда интересней.

От того может быть
И от жизни чуть-чуть отстаю.

Я люблю старый город,
До боли знакомые окна,
Шелест улиц,
Ночами почти без машин.

Берега над рекой...

Обновленные лики святых...
Обрамленные бережно в стекла.

Золотые кресты древних храмов
И в сердце беспечный покой.

Там, где зреет черная смородина,
и в озерах плещет неба синь.
Живет моя красивая родина
Мне родная, взгляд, куда ни кинь.

Сполна напился я грусти в неволе,
и жду, когда заветной тропой
Я вернусь в родное русское поле,
где ночует рожь под синевой.

Пахли соломой сельские остроги,
туман разливался вдоль равнин
и закат писал короткие строки
на изумрудной листве осин:

Отчего сердечко грустит в печали
Луна тревожит в душе огонь?
И звездным эхом на Руси звучала
Шуйская старинная...

В полночной тиши задумался месяц златой.
Дышит прохладой угрюмость лесов.
Их власть в июльской жаре утомилась,
А после в прохладе ночи растворилась.
Дремлет в полночной тиши река серебристая,
Отражая от волн серебра златые лики луны.
Лишь ветер не спит, в звездном вальсе кружась.
Затихает пение птиц, переходя в шелест листвы.
Медленно, верно в темно-сизые тени уходит
Отблеск фонарных огней и серость дорог.
Опускается сумрак на засыпающий город,
Что погружается во мглу фиолета златого...

Дом с мезонином, в саду георгины,
Улочка плавно стекает к реке.
Вязы, берёзы и клёны, рябины,
Яблони, вишни в родном уголке.

Уточки, гуси в пруду, по соседству
Хрюкают свиньи, телята мычат.
Предков старинное это наследство
В памяти светлой у взрослых внучат.

Дом с мезонином судьбою эпохи
Был и теперь доживает свой век
Без городской затяжной суматохи
В быте забытом течением лет.

Вечер багряный, восход здесь туманный,
Дышится привкусом нежной любви.
Сказкой окутан мир сей...

Над рекой в Канаде рос кудрявый клён,
В русскую берёзку был тот клён влюблён,
Родину покинул, быстро убежал,
За границей вспомнил, что он потерял.

Белой той берёзке всё признанья шлёт,
Но к себе в Канаду ехать не зовёт.
А она с надеждой, шелестя листвой,
Сама приезжает, вдруг к нему домой.

Думала, что стройный и кудрявый клён,
Без неё и ласки пропадает он.
Клён же сок свой сладкий оптом продаёт,
И доходы в долларах на свой счёт кладёт.

Рядом с клёном дуб незамужний рос,
Увидал...

I

В вечерней акварели улиц
теряется твой силуэт,
но остаётся,
словно пульс
в горящей летописи лета,
улыбки лоск.
И на полях
шуршащего дождя,
что флейтой льётся
в чуткой пустоте,
что застывает ожиданьем
в воске окон
(там, где наука ждать -
всему второе имя),
в плену ветвей,
укрывших неба иней,
кто-то прочтёт
(незримый
и далёкий)
простой набросок,
тонкий эпизод,
и тоже одиноко
улыбнётся.

II

Вечернее вино
в бокале неба.
Будь безмятежно пьян.
В прихожей лета...

Нежностью звонкою стынет капель,
Сердцу приятная сырость,
С примесью волка, радостный зверь
Мчится к избе по крапиве

Расплела над рекою развесые косы
Берёза, и сочным нектаром запела
О купол церквушки вытерла слёзы,
И в осень в мечтах улетела

Духмяной тоскою накрыло деревню
Мятною песней того ковыля,
Что шелестит за стогами из сена,
Первым кого обласкала весна

Яков Есепкин

СИЕСТЫ У ГИАД

• «Постсоветская литература, существующая в метафизическом формате, обрела имя и тут же начала от него избавляться. На этот процесс ушли десятилетия, за это время на сумрачном фоне Есепкина мелькали самые различные персоналии, от Вознесенского и Евтушенко до Пелевина и Толстой.»
Г. Маковский

I

Бледный воск мишурою златой
Увием, паки свечки тлеенны,
Се и розы полны темнотой,
И ваяния пиров изменны.

Хвоя, хвоя, гори для иных,
Заждались мглы и маков...