Северный олень

Здесь в цветочном переулке
Стоят яблонька и дуб.
Ветром северным и гулким
Да печным угаром труб
Закаляет жизнь их дружбу
Многолетне, день-деньской.
Переносят стойко стужу,
Между ними мир, покой.
Как попал в края чужие?
Может, желудь привезли?…
Пал в объятия благие
Дикой яблоньки, земли.
Они нежно обогрели
И заботой, и добром.
Под метельные свирели
Дуб окутан был теплом.
Поднялся, стал ростом выше
Он защитницы своей,
Оглядел простор за крышей,
Стал и краше, и взрослей.
Старой...

Несмеянова не смеялась, Даюша га-га-тал, интал
не поможет, может АЦЦ лонг, или Беротек, нет
тен превратиться в тень, десять в ноль, Оль,
закрой дверь, сквозит, ит, превратится в кит,
Веронезов в Попова, не ново и стара песнь, если
напрячься, то не вспомнить, мнить о чём можно,
или нельзя, забыть, убыть в направления севера,
или юга, одновременно и своевременно, Что дальше
фальши, пупы напряжены, при чихании, уймут
отчаянье, не унять чаянья, о лучшей доли и
искусстве...

Мягкими лапами ели
Загородный гладят дом.
В окна стучат метели,
Песню поют о том:

Как они долго летели
Из северных к нам краёв.
Ни кто не открыл им двери
И не предложил свой кров.

О, вы мои метели,
Летели бы вы к себе.
Пустить вас к себе не посмею,
Живу я с семьёй своей.

Когда улетели метели
И в край наш пришла весна,
Ей я открыл все двери.
И в гости зашла она!
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2011

Известно всем, что горе от ума.
От вечной мерзлоты, полярной ночи
У чукчи мозг значительней весьма
Из всех народов северных и прочих.

В размере он крупнее раза в три,
И жизнь с того проблемнее в три раза.
Так интеллектом давит изнутри,
Что просто невозможно скрыть свой разум,

А быть умней других нехорошо...
От лишних чтоб избавиться извилин,
К хирургу чукча в клинику пришёл,
Чтоб доктор ему мозг уполовинил.

Он долго уговаривал врача,
Что мозг сегодня - признак атавизма,
И...

Радуга села мне на крыльцо,
радуга-пыльца
с вешних лучистых созвездий
цветов полевых.
Лето скрутило солнце-кольцо,
солнце-кольцо на пальцах
медом янтарным.

Северный ветер утих,
ушел восвояси.

Мы пробежимся по утра
нагой и прохладной вьюге.
Ты – в легком платье
из ландышей и сирени.
Я – нараспашку, в рубахе
из камышового шелка.

Мы растворимся здесь и сейчас
в тонком
внимании глаз васильковых,
в снах из пряжи июля.

Кровоточащий свет желания смерти в желании жизни.
Облако ядовитого газа, распыленное поцелуем природы.
Скользкие черви звуков, осевшие в кальку слуха.
Воздух, отравленный потенциалом дыханья.
Грозовое небо в перьях болезненной тени души.
Позолоченная сера неутолимого голода.
Паучья смола безвременья на перекрестках зари.
Пепельный дождь плоти
в северном
сиянии
чахоточной истины…
Могильный экстаз последнего вдохновения,
последнего шага на острие безволия
в растительном тлении...

Неизлечимая доза любви –
ее танец смертелен, как сок горячих ключей,
ее плоть капризна, как осеннее настроение,
ее глаза – северное сияние.

***
Атмосфера огненных шапок холмов
в закатной купели
истлеет окурком ночи,
как и наши слова
о верности снам без любви.

***
Давай останемся снова
в льняных ладонях вешнего сердца.

***
Локоны утра падают на беспробудность
губ, охраняющих руны ночи,
ночи, где все граничит с тобой.

***
По водосточным трубам
спешат дожди,
напомнить...

Тонкий шарм –
чуткий шрам
на земле от дождя,
от тумана осенних рассветов,
от вина золотого, лиан
проводов,
что хранят осенние тайны.
На границе
света и тени
ютится
листва в тонах прелого солнца.
Поздно,
поздно грустить о покинутом,
скинута
в воздух
роза осеннего пламени,
раненный
август
уже не жилец,
уже не наперсник
любви,
а, лишь память дорог.
Сердце ведет под венец
песня
северной мглы,
черно-хрустальный ветер,
льда золотого рог,
что звенит в облаках на рассвете,
и...

писать твой портрет углем
самой глубокой ночи –
моя наука терпенья –

когда на каемку сердца
стекается лунный воск
когда набухают почки
северных звезд и вместе
сердце и звезды – пламя
твоей бессмертной весны

писать твой портрет словами –
под силу лишь песням
птиц
под силу лишь эху
гор
под силу лишь свету
тьмы
самой глубокой ночи

В наших северных морях
Есть на острове маяк,
Он – давнишний мой приятель,
Вдохновенья почитатель…

Здравствуй, добрый старина,
Страж глубин морского дна!
Очарована тобой,
Как бессонницей прибой,

Шебуршит что постоянно
Сипло-глухо, будто пьяный
У подножия камней
Под гуденье кораблей!

Стоны чаек в дополненье
Волн сопутствуют движенью,
Привнося в морскую глушь
То ли хохот, то ли чушь…

Пахнет далью, ветром, солью,
То ли тайной, то ли болью…
Служит древний здесь маяк...