Сабака с костью

Лететь бы, вовсю!..
Так зачем же?.. уздою
Держала я бег вороного коня…
Он мчал бы…
Не чуял бы ног под собою,
И ветры хмельные поили б меня…

Но… крепко сжимала я повод, до срока,
В тени загустевшей, весенних лесов.
Выл преданный пёс, тёмной песней пророка,
И чаши качались, небесных весов.
Приблизилось время, послышались трубы,
И на остриЕ, предвкушая огонь,
Пропели коню пересохшие губы,
Летим! Время вышло!.. И ринулся конь,
Ворвавшись без удержу в самую гущу,
Сминая, топча...

«Оглянись, оглянись, Суламита!
Это я, царь, возлюбленный твой.
Не в пример ты другим знаменита,
Чтоб так просто вертеть головой.

Твои ноги в сандалиях гладки,
Их, увидев, нельзя не воспеть.
Округления бёдер, лопатки –
Ожерелья единого цепь.

Словно круглая чаша живот твой
С ароматным и терпким вином.
Тот, кто пьёт больше меры и квоты,
Заполучит похмельный синдром.

Твоё чрево, что ворох пшеницы
Среди лилий, и твой водоём,
Как ночлег пролетающей птице,
Отмахавшей сто вёрст...

Вдыхая сливки дождя, смахивающего пыль с высушенных
ресниц деревьев, отдающего музыкой железнодорожных веток,
льющего хрустальный блюз в родниковые ладони,
я смотрел, как меняется небо, как тянутся непослушные,
но прекрасные заросли облаков, как пустеет уличный спектр
в одиночестве тротуаров и в прохладе полдневной тонет
телосложение каменных плит. Город вынес водой
старый хлам и мне виделись парков кудрявые тропы,
ключевая сосновая тишь, пруда пестрая зелень.
Я когда-то носил цветы...

Душа поэта – как берёза.
Она обязана страдать,
Чтобы сердечные занозы
Могли стихами зарыдать.

Я их по каплям собираю,
Раскладываю на слои,
Причёсываю, оттираю -
Хоть неказисты, но свои.

И вот она – минута славы! -

Я их читаю для гостей
(Как развлеченье, для забавы)
Между объедков и костей,
Скрывающих свою небрежность.
Между неискренних похвал,
Читается как неизбежность:
«Давай уж, мучай, раз позвал!»

Да и понятно - по лбу, в лоб ли,
Как ни крути, а всем насрать.
Чужие...

За днем не наступила ночь.
Закат нежданно возродил зарю.
И солнца жар терпеть уже невмочь.
Зажжен лучами и свечой горю.

На вдохе вдруг дыханье прервалось.
Я воздух заглотнул, а выдохнуть не смог.
И легкие, уткнувшись в реберную кость,
Забились так, что повалили с ног.

И сердце, как обычно приняв кровь,
Толчок не совершивши подарило боль.
Ту боль, что не повторится вновь.
А за которой путь покинувших юдоль.

Моё время – осенняя муха,
что забыть о себе не даёт.
Моё время – тупая непруха,
что минуты незримо жуёт.

Моё время – торговка-толстуха
золотыми зубами блестит.
Моё время – актриса-старуха
что с экрана костями хрустит.

Моё время – продажная шлюха,
что жеманно даёт интервью.
Моё время – как звонкая плюха,
как охота на душу мою.

Моё время – лапша на два уха.
Моё время – «Ура!» и «Долой!».
Всё, что было опорою духа,
отгорело, и стало золой.

Моё время – понты...

Бог приходит в мир, увы, не часто
И не дожидайтесь похвалы,
Сам и через слуг приходит властно
В Божьем Гневе, что в Святой Любви.
Если Мать-Земля в паденье тяжком
И когда Грех входит в каждый дом,
Бог Встает. И Гнев Его однажды,
Сотрясая, все ведет на слом.
Мир падений сам себя съедает,
На костях собратьев правит пир,
И пускай он внешне процветает,
Он – безбожный, он – греховный мир.
Попирает Божие Законы,
Душу продает за деньги, власть,
Убирает силою заслоны,
Смерть несет, чтоб...

То ли пули свистят, то ли ветер —
Под угрозой родная страна.
Ничего нет страшнее на свете,
Чем война.

Я не помню песочные дали,
Я не помню павлинов и сов.
Только рощицы мне нашептали
Про тоску утомленных коров.

Я достал ломоть черного хлеба,
Разломал его напополам,
И отнес под синеющим небом
За далекий цветочный курган.

Пролегли здесь бесплотные кости
И немецких, и русских солдат.
Заросли сорняками погосты,
И дубы вековые стоят.

Они слышали гром канонады,
Помнит почва...

Мой дом открыт для тех, кто на порог
Не принесет ни зависти, ни злости,
И не устроит мелких грязных склок
И за глаза не перемоет кости...

Мой дом открыт для истинных друзей –
В нём места нет для лицемеров в маске
А тех, кто сам с открытою душой
Я приглашаю в замечательные сказки...

Глаз скользит по стене,
Как амеба в первичном супе.
Так кефаль в тишине
Крадется сквозь устриц струпья.

Гондольер созерцает свою фемину
По видеосвязи.
Рядом закат рассыпает рубины
Арабской вязью.

Кости сепий преют в лагуне,
Белее балясин.
Горизонт, подразумевавшийся накануне,
Уже не ясен.

Тонет в дымке остров Сан Пьетро
С подгнивающей черепицей.
И моторка через пять метров
Окажется птицей.

Здесь ,в бездонной чаше колодца
Пыль веков растворилась гнилая...