Распятье

Теплый ветер с балкона…
Ветерок в голове…
Голос Элтона Джона
над ночным Сан-Тропе…


Мы в сентябрь одеты…
Мы раздеты в наш сон…
И брусчатку Гамбетты
заливает неон…


Мы целуемся кожей
с небом на брудершафт.
А фигурки прохожих
все спешат и спешат…


Но читают арабы:
«…бисмилля иррахим…»
Зарываются крабы
в фиолетовый ил.


И крупинками кекса
время крошится вспять…
Ах, как хочется секса!…
Быть распятым… распять…


Яркий дождь в спальню брызжет…
Город – нам до колен...

Покуда мир лежит во зле...
Никто не чает утешенья!
Но кто-то едет на осле
Сквозь вековые униженья.
Из Назарета нет вестей,
И под смоковницею пусто.
Пестрят колонки новостей,
Народа теша злые чувства.
Молчат седые небеса,
Как свитки древности немые
И лишь Спасителя глаза,
Как дали неба голубые...
Их не забыть его жене,
Судьбой распятой бессердечной.
Спаситель едет на осле...
Простой, Великий, Человечный!

Сказал: «Вы – боги!
Вам во сне и наяву
Дано познать Вселенной синеву.
Вам красотою суждено от века
Оправдывать рожденье человека».

В ответ летела брань,
Побои, униженье, распятие
И к жизни праведной спесивое презренье.

Ужели страхом,
Коим ненависть жива,
Попрать хотите вы веленье божества?!

Я пред усталостью в долгу –
она даёт вкус мимолётной смерти,
покуда камнегрудый город тенью мёртвой
лежит на моих веках,
и треплет ветер целлофан, застрявший в ветвях лип,
как сердца недокрылого пульсар,
болезненностью выброшенный в ночь;
пока скользит луна подтало сквозь венозность неба,
и губы сохнут от вчерашнего вина,
а плечи жмут коринфской колоннадой –
я оставляю взгляд, я остываю знать.
Я пред незнанием в долгу –
оно рождает глубину и свет,
свет мимолетной смерти мотылька...

Велик тот день, когда впервые
В Его молитву вы вошли,
Земля и небеса живые,
Созданья смертные земли...

Велик тот день, когда Он чашу
Сию приял – когда, с вершин
Сошед, вошёл в семью Он нашу
И как Учитель, и как сын...

Велик тот день, когда на гору
Он Елеонскую взошёл –
И сразу перевесил Тору
Его живительный глагол...

Велик тот день, когда, Царь Славы,
Отца прославил своего,
И отступился сам лукавый,
Повержен кротостью Его...

Велик тот день, когда молился...

Тихо помолюсь я у церкви...
Не зайду... а рядом постою.
Верю... что Господь меня услышит...
И молитву тихую мою.

Золочённые кресты над куполами...
А над ними неба синева.
Облака гонимые ветрами...
А средь них обитель есть Христа.

И не нужно Богу песен звонких...
У распятья лоб не нужно бить.
И не нужно слов пустых и громких...
Можно просто тихо попросить.

Постою у церкви я немного...
Проплывающие в небе облака.
Не прошу я счастья неземного...
Только бы... не плакала душа...

Что же делать?
Если душа родилась крылатой
Да!
Нужна смелость,
Чтобы не быть душе распятой
Но!
Первый, второй,..четвертый, пятый
Капают капли и каждый святый
Отчего ж так больно, не пойму
Отчего жизнь похожа на тюрьму
Слышишь?! Снова!
Кто-то плачет на ветру
Отчего так больно одному?

На глади моря, пространства без границ, где распростерты крылья,
Пронизанный свободой, ты капля света и тепла, капля дождя и мира.
Нет цели, есть обетование сияния сознания.
И млечный путь, как кровь, стекает из твоей гортани, не раня.
Моряк ты старый, каравелл, или разбившийся пилот – уже неважно.
Ведь знает землю только тот, кто сам поёт, без нот, кто право песни оплатил распятой жизнью.
Ну а теперь в воде – мерцание солнечных свечей, блистанье волн волнует запахом корицы и муската. И...

Мы все – слезинки Вечности былой.

Мы все – дождинки древнего песка.

Мы все – таинственная маята большого лба.

Мерцание слепых огней,

блуждающих в покровах майи.

Истории ушедших дней,

что призраками памяти шуршат

в трещинах немых камней.

Мы – русло пересохших рек.

Мы – сожаления перепутанных дорог.

Мы – монотонная бездумность,

порвавшаяся связь времен.

Мы – воспаленный повторяющийся сон.

Кровавый след распятого Христа.

Мы - пустота.


И всё же, кто мы...

во мне звёздная пыль чёрного эха окраин неба;
во мне память Земли от цианобактерий до сложных форм жизни;
во мне тысячелетний дрейф тектонических плит и арктических льдов,
вулканический пепел дыханья ядра, перламутровый шёпот губ океана;
во мне желчная кровь Иуды и распятое сердце Христа, дневной свет и прилив
безнадежной ночи, рваный северный ветер и бархат южного бриза гаснущего горизонта.
а я смотрю на пустой мерцающий холодильник, цвета декабрьского грязного снега,
опуская в землистый...