Пёрышко моне

Хмурое небо и серая мгла.
Солнце, наверно, сгорело дотла.
Тихо застыла озерная гладь,
Дождиком видится ей благодать.

Ветер спустился с далёких небес
И улетел в незатейливый лес.
Грозно ступает, как мамонт иль слон,
Из-за морей оглушительный гром.

И началось...
Но мой сказ не о том,
Мысли хотел ублажить я дождём.
Не уходите же тотчас ко сну,
Я расскажу нынче повесть одну.

II

Этим страницам не место в клозете,
Пусть там лежат областные газеты.
Выплеснуть душу не так уж...

Каким ни был бы могучим КГБ,
Воля Божия сильней и круче,
Пряником поводит по губе -
И пинком под зад с навозной кучи.

Как, кого накажет Бог за Свой народ,
Можем поимённо мы припомнить:
Сталин не тащил на эшафот
Всех за пейсы и за имя Моня.

Как бы ни был тот тиран с людьми неправ,
Он не слыл безбожным юдофобом,
Даже Троцкого с пути убрав...
Лишь с врачами прокололся Коба.

Над врачами меч зазубренный подняв,
Под собою сук срубил по сути,
Потому и умирал три дня
Без врачебной...

Упала с неба яркая звезда,
налилась кровью жёлтая заря.
Небо поблекло, почернело,
где то в дали чуть слышно загремело.

Раскаты грома, молнии блестят,
так сильно завораживают взгляд,
гипнотизируют, монят,
но всё молчат, но всё молчат..

А мне бы к ним, хоть на минутку в высь,
сорватся с места словно рысь.
Пройти все беды, неудачи,
закончить нерешённые задачи.

Намиг почувствовать свободу,
узнать свою натуру и природу!
Встать на крыло и оперится,
лететь над небом словно птица...

Собираешь пыльцу мотыльковую?
Знать, напиться желаешь амброзией…
От трилистника снова к трилистнику
День за днём, век за веком бредёшь
И трактуешь Любовь безусловную,
Где терновыми римскими розами
Увенчали Его ненавистники,
Как бы ни был Он в жизни хорош…

И находишь ты всем оправдание,
Всепрощением сердце наполнено,
И шагаешь ты снова с улыбкою,
И даруешь всем встречным любовь…
Ведь одно только в жизни желание
Может быть здесь исполнено полностью…
Но прошито все белою ниткою...

Восславлю я воинственных монахов
Идущих в рясах черных по траве
За другом друг, идущих как на плаху, -
В руках мечи и святость во главе.

И тверд их шаг, и ясные их очи
Смотрящие вперед в темную даль,
Где рыцарство и клир, - рожденье ночи,
И короля и принцев где медаль.

Где герб орлиный гневом пропитался,
А в толстых стенах замка – суета,
Где грех с людьми безжалостно братался,
И где зовется радостью – беда.

Там плач детей, играющих в солдат,
Играющих жестоко и со страстью,
И...

- "Привет, старик, кем трудишься, чувак?
Что делаешь, куда сейчас спешишь ты?"
- "Что делаю? Отвечу в двух словах -
Людей я достаю, их не спросивши".

- "Достать людей? Ну, ты, старик, даёшь...
И что они, как терпят твои штуки?"
- "Орут, а что кричат не разберёшь,
Особенно когда беру их в руки..."

- "Да так ведь можно и в мурло, мон шер,
Однажды получить от оболдуя".
- "Да нет, ведь я в роддоме акушер.
Ну, разве что, кто с радости обдует..."

На антураж свой макияж
Добавлю, стану ещё краше..
Стихи милы и вводят в раж,
И сами вы - любви типаж,
Но нескромны желанья ваши.

А грёзы? В каком виде вам
Являюсь я, вы не забыли?
И всё ж - доверьтесь вашим снам,
Мон шер, с грехом напополам
Мечта любая станет былью.

- Мадам, я без ума от вас...
Когда я слышу эти речи,
Неисправимый Ловелас,
Горю я, в профиль и в анфас
Мой антураж небезупречен.

В один из окаянных дней,
А он наступит непременно,
Я всё отдам вам, мой злодей...

- "Меня вчера хотели изнасиловать.
Я ночь сегодня, Моня, не спала".
- "Меня, признаюсь, Циля, нагрузила ты.
Такой кошмар с чего ты вдруг взяла?"

- "Да, потому что избежать насилия,
Я, как ни порывалась, не смогла".
- "С чего ж - хотели - ты сказала, милая?
Меня ты в заблуждение ввела".

- "Да потому, что если не хотели бы,
Насиловать не стали бы враги.
Совсем не то, когда с тобой в постели мы
Супружьи не хотим отдать долги".

Печально, братия, печально -
Свихнулся мир и наш аббат...
Не чтут заветы в ските дальнем,
А в ближнем - светоч не хранят.
Не благолепно, без почтенья
Журят судьбу и небеса,
И если жертвуют полпенни,
То царство клянчат у Отца....

Лоснятся жирные тонзуры,
А в кельях пенится вино,
И если праведны де-юре,
Де-факто - скурвились давно;
Разврата стяг возлёг на древко,
В трактирах рясы пол метут,
Бредёт монах под ручку с девкой
И зубы скалит добрый люд…

Как ни учи, как ни ломай...

Уже и кровь не горяча, и с каждым днём слабеет тело,
Но сердце верою полно, не даст рукам оставить дела.
Пылают свечи в полутьме, Марии статуй освещают,
Христа распятие, святых - иконы, и орган играет.
Под звуки музыки врата открылись, петли заскрипели
И в храм ворвался утра шум, монахи крёстный ход запели.
Вдруг умиления слеза с щеки скатилась кардинала,
Он так любил Иисуса лик, хоругви, ризы блеск и славу,
Что инквизиторам дана, давным-давно учреждена
Буллою папы, церкви власть...