Прихожая

Снег и свет на подоконнике дышат душа в душу.
Кельтская меланхолия. Сердце вздрагивает шорохом птиц.
Зима прорастает узором папоротника на замёрзшем стекле. Слушаю
пульс ленивых часов, разбивая о белую тишину глиняный сосуд голоса. Искра

ласки, высеченная полднем из рудожёлтого камня солнца,
падает на черепки волглых девятиэтажек, шихтуя вспышки-тени
немых занавесок. Традиционность, бледная, как бумага, сдавливает полусном
ледяную пустошь ладоней. Собираю чёрно-белую мозаику...

Цветут мальвы, как раньше, у дома
И журавль у колодца скрипит.
Мчусь сюда, ностальгией ведомый,
Чтоб у дома водички попить.

Все родные давно на погосте,
В доме люди чужие живут.
Всё равно прихожу сюда в гости,
Даже если гостить не зовут!

Всё здесь с детства до боли знакомо,
Словно детство ещё не прошло.
Только слёзы стоят в горле комом
От всего, что так произошло!

Мать жива и мы всё ещё дети.
Как же истина эта проста!
Мать ушла и закончилось детство,
И теперь я уже сирота...

Какое лето дивное!
Какое лето сладкое!
И с овощами спелыми
Примчалось в гости к нам!

Над речкой чайки кружатся
И на меня глядят,
"Ты накорми нас ужином"
С упрёком говорят.

А мне не жалко ужина,
Я с радостью для них!
"Я накормлю вас ужином,
весёлых, заводных!"

Я каждый день на речку прихожу
И славных чаек я едой кормлю

Как велик океан! Он зовется лишь "Тихим",
А характер его непростой.
То он балует штилем, то море шумихи
Поднимает высокой волной.

Я иду по песку и любуюсь, как вехи
Омываются гладью воды.
Океан дышит бризом и ради потехи
Размывает за мною следы.

Я кричу в океан, ожидая звук эха,
Отраженный от глади морской.
А в ответ брызги волн или отзвуки смеха,
Что рождает веселый прибой.

Норовлив океан. В час лихой непогоды
Шквальным ветром порвет в руках зонт.
Обхлестает...

Слух пополняет библиотеку шумов, проплывая над
зимним городом, облаком налегке, местами слега простывшим;
и случайно выловленный из толпы взгляд,
случайный, как порыв ветра,
вдруг напоминает о музыке летних крыш;
и это мгновение – такая же загадка,
как сотворение мира,
когда что-то входит в тебя безвозвратно,
а после молится замёрзшими пальцами у камина
собственному воображению,
выкроенному по образу и подобию
мерцающий тени свечи у окна.

А поблизости – чёрный огонь занавесок...

Гулу морской раковины
подражает сквозняк на кухне.
В прихожей – апрельская слякоть,
на сердце – мокрый песок и галька.
Ресницы бросают якорь
в гавани апельсиновых штор.
Ночь шевелится в глазах,
прорываясь нарывом заката.

Призрак лёгкого бриза
топчется с узелком у подъезда,
преодолевая порог слышимости,
целуя тёплые весенние раны
ветвей.
Приглушённый свет фонарей
сбивает настройки дневного взгляда.
Последняя сигарета
ждёт своего часа,
пока луна
над изгородью аллей...

Я ЛГ*. Меня все знают как Олю!
Я спрашиваю, говорю, молЮ!
Убеждаю, смеюсь, философствую!
Раздражаюсь, психую, сама себя успокаиваю!
Хвалюсь, ухожу, прихожу, вдруг куда-то упархиваю!
Говорю себе, что себя я люблю, принимаю как есть!
Прекрасной девочкою осьмнадцатилетнею!
Каждое утро улыбаяюсь, здравья желаю, успехов и счастья!
И свое отражение не в кривом зазеркалье готова расцеловать я!
Но только созерцает и молчит моё трюмо.
Думает и вспоминает наверное Оно:
Кто отражается и...

Всплывали облака – кто в лес, кто по дрова.
Июньская свеча коптила стёкла лета.
Бледнел дугой закат, кружилась голова.
Я провожал тебя, как провожают реку.

Склоняли спины фонари, мерцал в ручьях листвы
горячий ветер. Сердце притаилось
под тенью крыш, прогретых солнцем, и
ты обернулась – тихо солнце скрылось.

Я видел ночь, упавшую слезой,
усталость глаз, блеск губ с прохладой сочной.
Я чувствовал пустыни чёрный зной.
Я след терял твой. Я любил на ощупь.

Была со мной ты, и...

К возвышенной глубокой синеве,
Беспомощной, беспамятной, остывшей,
Низиной ставшей, но когда-то жившей
Оградой стен и древних площадей.
Взлетает ласточка – полет её столь близок
К тому беспамятству, беспомощности – в ней
Все далеко, чем дальше – холодней,
Полет ее тем низок.


* * *

И ничего на свете больше нет,
Или сказать по правде не нашлось.
В открытое окно разносит ветер
Листки исписанные
призрачно и монотонно.
И старые названья улиц,
И чуть блестит поодаль площадь,
И...

Закрытых глаз
туманные страницы,
словно душа полночного вокзала.
Туман –
и сердце
на полслова откровенней.
Сентябрь хранит свои пейзажи,
как связки старых
пожелтевших писем,
и льют полынь дожди.
Размеренно вода
стекает по стеклу.
Есть только знаки, признаки, приметы.
Ореховые волосы твои,
как паутина ветерка.
Зари гвоздика на гвозде в прихожей.
В трёхтомнике травы
закладкой
серый дождь.
Сырой листвой обдаст прилив осенний,
как будто Арктика проснулась ото льда.
И руки...