Постель

Марлен танцевала… Но Геринг дремал.
И Геббельс прокручивал речи беззвучно…
На цыпочках Борман вошел в кинозал.
А фюреру было и грустно и скучно.

Одна только Ева вцепилась в экран
И взглядом следила за взлётами юбки –
Таких вот, наверно, любил Мопассан –
За ножки и грудь, за капризные губки:
Поющих, кричащих и бьющих стекло,
Не мыслящих ночи без секса в постели.
Марлен танцевала, а время текло…
На Волгу пришли холода и метели…

Кожура мандарина, огарок свечи
И на зеркале чья-то помада
Дно бокала покрыли кружки конфетти
И на блюдце кусок шоколада

Был безудержный смех, гром петард и шутих
И бенгальские свечи горели
Новогодняя ночь умерла, смех затих
Чуть примяв край накрытой постели

Попытаться догнать, объяснить, приказать,
Сделать так, чтоб смогла ты поверить
Ничего не сказал, лишь успел уловить
Шорох платья закрывшейся двери
10.06.04

Для чего я опять в передряги суюсь,
Всё ведь, вроде, нормально.
Ты сказала: "Люблю!", ты сказала: "Дождусь!",
Но звучало банально.

Для чего я себе приключений ищу,
Ведь в постеле приятней.
Ты сказала: "Вернись!", ты сказала: "Прощу!",
Но звучало невнятно.

Я однажды в делах не за грош пропаду,
Но дела будут живы.
И ты скажешь: "Как жаль, на могилу приду.",
Но слова твои лживы.

Друзья спиваются, а книги грудой пыли
На стеллажах зависли. Мы струимся…
Мы есть, но в основном – мы были.
И этим «были» всё-таки гордимся.

Мы помним всё: и детство – без попкорна,
И ветер юности с его метаболизмом,
Который нас высушивал упорно,
Толкая в битву с дряхлым коммунизмом.

Мы помним свои первые свиданья,
Девчонок стройных с длинными ногами,
Когда казалось, что загадка мирозданья
Разгадана, конечно, будет нами.

Но мы ошиблись. Время постарело,
И целлюлитом наградило...

Этот дождь, эта жизнь, эта Света –
Надоели вы мне, как никто.
Ну зачем существую на свете,
Конь в намокшем немодном пальто?
И куда я плетусь этим утром?
Мне бы лучше в постели лежать.
Одеялом накроешься мудрым –
И тебя не видать, не слыхать.
Мне не стать настоящим поэтом.
Снова в штопоре, снова грехи.
Этот дождь, эта жизнь, эта Света,
Эти мокрые злые стихи…
Дождь – два дня.
Тридцать лет мне.
Женаты
Мы седьмой уж без малого год.
Эти годы и солнцем богаты,
Только дождик всё чаще...

Неясный смысл извечного вопроса
Пьют на Руси – издевка иль прикол
Не может знать заслуженный философ
И строгий милицейский протокол

Дошли до нас секреты медовухи
Из темной глубины седых веков
И в каждом доме есть рецепт сивухи
Из ягод, груш и даже лопухов

Бегут года, меняются эпохи
И пусть Ньютон придумал свой закон
Но на Руси стал вестником прогресса
Тот, кто сварил свой первый самогон

Любили выпить воин и певица
Суровый губернатор и дьячок
И русский царь впервые надоумил...

Пришёл усталый он с военного парада,
Снял китель, тяжеленный от медалей.
Жена – старушка за супруга рада:
Еще одну медальку деду дали!

За стол присели с водкою палёной,
Картошкой, салом и прокисшим хлебом.
Он вспомнил полк, войною опалённый,
И, что он чист, пред Родиной и Небом.

Потом смотрели долго передачу,
Как олигархи отмечают их Победу…
Потом легли, ведь - утром им на дачу,
Куда доедут, разве лишь, к обеду.

А ехать обязательно придётся.
Косить, копать, высаживать...

Безумств моих стихи,
Скорей всего, плохи.
И я не отрицаю,
Что зря листы мараю.
Но ты как оплошал?:
Шесть строчек прочитал!


Холод, сырость, грязь, туман.
В это утро всё - обман.
Звуки тают, нарастая,
И рождаются, смолкая.
Сон ли в утро? Утро ль в сон?
Яви крик? Иль бреда стон?
Стон побуднего распятья,
Стон полночного проклятья.
Нынче всё не то, не так,
Не с чем сердцу биться в такт.
Не с чем биться, не с чем слиться,
Некому во мгле молиться.
Нечем стало дорожить,
Нечем...

Жили-были бобр с бобрихой
В заводи завидно тихой.
Запасали впрок кору,
Ветки, стружку и траву,
Чтобы зимними ночами
С полными спать животами.
Лучше сытостью томясь
Ждать весну, не торопясь,
Чем придумывать диету,
Отослав гурманство к лету.
Этой думою они
Наполняли жизни дни.
Надобно сказать: бобриха
Знала сколько стоит лихо
И заставила бобра
Видеть, как она добра,
Как она его лелеет,
Всюду за него радеет,
Не жалеет для него
Красноречья своего.
Её ценные советы
Были ею же...

Бабушки с мамой, вернувшись нах Хаузе,
Подслушал невольно беседу их сын:
-Был бы отец… (вздох и долгая пауза) –
Рос бы другим, не таким озорным.

-Был бы отец? Ну, а где ж его взять-то?
Наших мужчин покосила война.
Те, что остались – в семейных объятьях.
У каждого – дети свои и жена.

-Что мне отец? – думал позже мальчишка,
Лёжа в постели, смотря в темноту. –
Где он? Зачем возникает, как вспышка,
В снах? Почему без него я расту?

Будет мальчишка с обидой недетскою
Долго...