Поэзия серебряного века

Веки опустились за горизонт,
Звон тишины течёт через край,
Рисуя запах пчелиных сот,
Сидя на ветке скалится май.

- Век иной на подходе. Что нового в мире?
Как с Державой? Едрить не мудрить!

- Ощущенье такое, что нас проглотили,
И пытаются переварить.
Русский дух приручили за гадостей банку,
За посулы очнуться в раю.

- Ничего, хорошо... Зверь пошёл на приманку,
Не почуял погибель свою!

Век девятнадцатый. Явился миру гений,
Никем не узнанный ещё, но с юных лет
Всех удивил своей игрою вдохновенной
Фортепиано изумительный поэт.

Его душа была полна переживаний,
И он не сдерживал стихий своих напор,
Но и молился тихим скорбным рук касаньем
Любви несчастной – и везде встречал фурор!

И на рояли звучность полного оркестра
Воссоздавали композитора персты,
Горели жаждою творить глаза маэстро,
Волненья зажигать в других костры.

В тени признания едва заметны...

Веками ты яростно Божьи дела проклинаешь,
Копытами мутишь ты воду в Господнем пруду.
Про участь свою ты издревле доподлинно знаешь
И с воем скрежещешь зубами в своём же аду.

Тебя не боюсь я, лукавый начальник разврата,
Всё царство твоё простоит лишь до Судного Дня.
По воле твоей ненавидеть не стану я брата,
Пусть даже мой брат ненавидит жестоко меня.

Господнее Слово меня вдохновит на свершенья,
И козни врага одолеть не составит труда.
В пустыне Христос превозмог все твои искушенья...

Века все проскочили не задели, лишь ххi,
с..., б....., в него попали, твою м....., вписа-
лись, растворились,прахом,мы на его ра-
збеге ахом иль эхом отразимся всё же
или пространство не тревожа рассыпле-
мся и без следа, война идёт её дела, од-
ессы прах и хиросимы и дрездена, дон-
басса,дней,мы в них попали поскорей и
не расскажет нам платонов как разрул-
ить, залит бетоном и мы, любимые и де-
ти и внуки и цветы и ети, завязли, засос-
ала мр.....
***
Мораль сей басни такова...

Яков Есепкин

На смерть Цины

Пятьсот двадцать восьмой опус

Кашемир золотой перевьют
Червоточиной лет шелковичной,
Аще фурии в залах снуют,
Обернемся тесьмою кровичной.

Мрамор сех закрывает волков,
От каких не бежать херувимам,
Чермы тусклый обсели альков,
Бдят и внемлют гранатовым дымам.

То ли свечи превили шелка,
То ль тесьмой стала кровь золотая,
Смерть еще без косы и слегка
Холодит, будуар облетая.

Пятьсот двадцать девятый опус

Невский мраморник нощно зальют...

Может, я перегнул с коньяком.
Может, были таблетки не те.
ЛЮТЫЙ
МОЛНИЕХВОСТНЫЙ ДРАКОН
в жизнь земную мою залетел.

То, что было на пресных местах,
сразу — в ярую горечь
ушло.
Так родился: один из писак.
Вечный лирик. И грустнослов.

И на глинистом стыке веков
да в людской
чернозем-солонец
я посеял сто книжек стихов.
Ни черта не взошло: под конец.

Я писал про “закатную даль...”
Про рассвет аккуратненько пел.
А закатный дракон наблюдал.
А рассветный дракон свирепел...

Средь слепого поденного хлама
в полный крик вызревает Строка...
Ей светить.
Ей толкаться упрямо.
Сквозь века.

Ей парить – над безлюдьем и людьем.
Ей отвергнуть – Мамону и власть.
И с сумой на голодный желудок
созидать.

Небо низкое мелко скандалит:
то ли дождь, то ли ветви берез…
Память… паперть…
Всё скрылось за далью.
Всё сбылось.

Завтра – пулю в живот словит Пушкин.
И ОРБИТЫ УМРУТ СТОЛЬКИХ КНИГ!
Вот такие грядут финтифлюшки.
В полный крик.

+

Публикация...

Город в рубище листопада.
Очень длинное солнце. Торец сентября.
Это осень. Это распятье.
Всё без очереди: доски, гвозди… брань…

В сквере возится экскаватор.
Черный грач на аллее. С шагом кривым…
Это ж вылитый прокуратор…
Просто плиты меняют. Зачем же кровим??..

Что за странные закидоны!...
Две картинки сшиблись в чумное кино…
В самом центре Армагеддона
два студента
резво грызут
эскимо.

Я стучу в лбы безликим никнеймам:
отрыгните наушники!…
бросьте взгляд вверх...

В час, когда наши веки сомкнуты…
В Светлоярской
озерной глади
Китеж-град раздвигает омуты…
Поднимается. Нас всех ради.

И змеятся на каждом куполе
буруны-валуны… о, Боже!!..
И пучина скулит и хлюпает
под рычащим напором башен.

Вверх взмывают резные мостики;
частокол стен крутых,
как сосны…
Целый город шагает в гости к нам:
из глубин.
К неглубоким и сонным.

Клёкот! Скрежет!
Но вот удивительно:
не пронять спящих. Уши-то в гипсе…

И лишь кто-то, самый чувствительный...