Почерк

I Паника,
тормоза,
мимоза,
активные потрясения,

вот этот в первой,
помнишь который сказал?
щетинится ненависть на пустое,
помогите мол всем
с силою на право и бог дал нам видеть право
и нам продолжить бы работу
на нации бинтуя раны.
и докатились до заботы,
Отрыжка соц труда расправы.
Гражданская и рвут памфлеты,
выхлопы Самтер!
промозглое дыхание Кентуки,
вдруг прикоснулся на досуге,
и в жабрах утонули руки.
Забормотали,
и с моста долой,
Вирджиния,
мисс Тод...

И опять горбатая боль вскрытым сердечным нервом.
На леске потерь вальсирует тень непримиримости.
Зияющая пустота пространства, ориентиры на север.
Ночь продолжается, пусть за окном и заря. Пределы видимости –
Туман свинцовый, океан выжженных трав.
Я вижу немых фотографий осадок – бездыханные кадры.
Я даю им жизнь, я даю им немного прав
Обрести в седой памяти свежесть зимнего сада.
Я прошу их прощения, только они молчат,
Молчат обоюдной тоской в недосягаемой дали,
Откуда мне пишет осень...

Бледно-снежный придорожный блюз в растворе окаменевших обочин.
Небо, вздыхающее сырым агатом ноздрей африканского буйвола.
Плющ проводов, гематомы фар – солянка вечернего почерка
Городского движения. Шум, ручьями обветренных губ,
Шум, проникающий в самое сердце желанья немого пространства.
Пластик оконных зрачков слезоточит одомашненным солнцем.
Пружина людского потока разжата. Голодной пастью
реклама съедает тонкую грань вниманья. Ветер бесхозный
лижет подщечной лица, ждущие теплого...

Положу на сердце отголоски жреческой поэзии волн фисташковых.
Тишину льняную, хлопок облаков, свечи рощ сентябрьских приму себе в собратья.
В зеркале руды ночной старателем возьмет меня пещерная луна.
Почерком олив под ониксом дожей след свой разукрашу,
след, ведущий в кому белых ароматов мрамора зимы, след, ведущий в платье
снов аквамариновых речных, след луча окна,
пробивающего мрак гробов панельных глянцем родников.
Музыка колодезного дна расплескалась бриллиантовым приливом...

В теплице майских богов созрела дождей лучезарность.
Выходи, впереди шаги-снегоступы в лимфу дорожную.
Оглянись, море лиц со страниц изумрудной книги
расписались душой неумытой в лужах хрустальных,
покатились шарманкой, стеной бледнокожей
на южную сторону неба, навстречу душистой стихии

стихов лесостепи. Впрочем, сон тоже уместен,
когда не по средствам скупаем огонь земляничных фонтанов
с витрин каприччио лета. Колется мозг от розги
воздуха прелого, молится на березовый крестный
ход...

Да я и не грущу, В общем и целом
Я все печали отпущу. Все почеркаю мелом
Всё что считал и считаю лишним
Все что мешало и мешает в жизни
И даже если я оставлю что то
То это будет тем потоком
Что в жизни помогает жить
Пускай страдать, но и любить, и быть.

Могильный гранит – весне.
Желтушный восход крошит коврижку июньского солнца
в подливку болотной соломы, в моль тополей.
Слышишь, завяли ручьи, пустыня ноет губой иссохшего русла.
Но мне – хорошо; мне сладко от воздуха
из выхлопной трубы форточки
в перекуре вечерней мяты, в ментоловой грусти
упавшего света. Пыль янтаря выколет глаз, почки
окон сомкнутся в коконы снов – вот оно,
разряженное пространство бесчувственной
черной вены, дым тысячелетних звезд.
Гидротермальный источник ночи...

Скучаю…
Не находя в душе покоя.
Среди
Минут текущих верениц,
Далеких всполохи зарниц
Там в Новосибе
Далеко…
Возможно, думаешь о том,
Как апнуть нашего героя,
И есть ли голд там на Архоне,
И спит ли Чика?
Или нет?
Написан, ею сей памфлет 
-///-
Твоих чувств невозможно понять,
Но хочется встать, подойти и нежно обнять!
Поток собственных слез унять…
Может наспех поцеловать
И по делам неотложным бежать.
-///-
Прошепчу твое имя,
Когда холодно мне,
Когда больно и радостно…
И...

Где-то прячутся сны, и вздыхает рубиново эхо.
На пороге зимы облетевшие кроны ветвей...
Прячет стоны дождей многолосье остывшего лета,
Белым пухом зимы возвращая сезоны дождей.

В мутном окрике сна, прорывая глухую завесу,
Бьётся яростно мысль, неподвластная почерку снов--
Ты перечишь себе, измеряя стихии по весу,
Ты теряешь себя, уходя лабиринтами слов...

В белый юный рассвет восходило эфирное утро,
Полосатый туман отпускал новый солнечный век.
Желтоглазая ночь уходила кому-то...

Здесь, в этой комнате, на люстре, на столе,
На обветшалом и потрёпанном диване,
В сей непристойной и послушной темноте -
Вся жизнь моя на очень тонкой грани.

С тобой делюсь лишь только почерком души,
Но разгадать его тебе, увы, не в силах,
Не в силах так же мне... Но здесь, в глуши,
Всегда я слышал, что она просила.

Там, за окном — бардак и суета,
Твой силуэт пришёл оттуда и невинно -
Сама безоблачность, любовь и простота -
Витает в облаке назойливого дыма.

Я распустил бы все...