Петроград ленинград петербург

Остыли угли ночного костра.
По пеплу стучит редкий дождь.
И ветреной белой полоской утра
втыкается в поле нож.

Он режет овражек и косогор
краюхой напополам,
и сумрак уходит, словно вор,
с мешком полуночных драм.

И снова чинит судьба забор,
гнилой, наперекосяк,
и снова бегу я во весь опор,
весёлых ветров босяк.

Врывайся в мир, улыбайся, пой.
Пусть счастия – ни на грош.
Пока ты поёшь – ты ещё живой,
в зелёные поля идёшь.

Зелёные поля распахнулись вмиг,
с зелёных листов...

Пустая улица. Один огонь в окне.
Еврей-аптекарь охает во сне.
А перед шкапом с надписью Venena,
Хозяйственно согнув скрипучие колена,
Скелет, до глаз закутанный плащом,
Чего-то ищет, скалясь черным ртом...
(А.А.Блок)


Туман. А за углом аптеки
две тени делят пузырёк.
В нём жидкость плещется, с наклейки
глядит весёлый черепок.
И перекрещенные кости
того гляди и ниспадут,
и по брусчатке снова в гости
в морг Лизаветки побегут.
Ямщик упрятал нос, он видит
как сей кошмар свой час...

Я ничего не помню, лишь снаряд
в забор дослал с приходника и только,
а о погибших вслух не говорят,
да и рыдают, как обычно, горько.

Наш выбор был сегодня невелик,
мы вышли без прикрытья с перелеска,
танк ковылял, как старый грузовик,
стучала недоделанной подвеска.

Вот объясни мне, старший лейтенант,
чего мы не ослушались приказу,
сейчас бы доедали провиант,
а так и не пальнули в них ни разу.

Я б танк доделал, подтянул штаны
моей любимой девочке до боя,
а так, стоим теперь...

Я не нужен стране.
От чего ж так цепляюсь за долы?
Я не нужен стране.
От чего ж взгляд и горек и зол?
От чего мои «книжки» глядят,
лупоглазятся с полок?
Пока я упираюсь локтями
в обшарпанный стол.

Пролетаю с шипением, метеорю,
срубаю планеты.
Во вселенной дыру от усердия
протёр, пропорол.
Но напрасно я жду от пробитой
вселенной ответа,
упираясь костяшками в белый
обшарпанный стол.

В этом мире, где каждый
бежит и считает,
где Господь разделил с интересом
на расы и пол...

Лёг дружок на мокрый луг, да лежит,
и винтовка – подле него.
А над ним – соловьишка дрожит,
да свистит – в три дупеля колдовство.

Эй, дружок мой подымайся, вставай,
нам в поход назавтра снова идти,
а над ним живой трепещется май,
солнце белое зовёт впереди.

Лёг дружок на мокрый луг, да не встать,
пуля - в сердце, поцелуй – да – насквозь,
а под ним земля дымит, благодать,
и росой блестит примятая ость.

Подрублю ость – закопаю тебя,
а в поход один назавтра пойду,
а за шиворот...

Я лежу в болоте, в клюкве,
а на мне – с комбеза брюки,
ватник, накомарник, нож,
в кирзаче – последний грош.

Десять вёрст – вчера,
пять – нынче,
на сосне дрожат пушинки.
Я на прииске – зачинщик,
а на прииске – поминки.

Не взял золота, растяпа.
Только бригадир мне вляпал
аж, по первое число.
- Денег нет.
- И… понесло.

Тёплое журчит болото,
дышит,
на прочёсы рота
вышла, не найдут меня,
ведь прошло уже два дня.

Плюс – на минус, нет работы,
сел на кочку красный ротный...

Стреляли с двух точек, а, может, – с трёх?
- Но Освальд подвинул эпоху.
Теперь говорят, что Освальд - плох,
и Руби устроил мороку.

Молчит нынче штат, пускай говорят,
Америка к пропасти мчится,
а если Советы ещё истерят,
то пусть им «ол, райт» приснится.

Коль кольт заведён, вступает закон
поверженных и смиренных,
большая политика, где на кон,
встаёт демократия пленных.

Я гамбургер брал, газету листал,
потягивал кофе с чашки,
за столиком рядом мой Освальд мечтал,
что больше не...

Ничего не бывает страшнее
плена жуткого, солнца чужого,
когда вместо приветной шинели –
- умирающий друг, да – солома.

Когда вместо родимого края –
- незнакомые чуждые речи,
когда видишь, что друг помирает,
и трясутся в бессилии плечи.

Когда стукнет тихонько оконце,
кошка прыгнула видно с сарая,
и на миг лучик бледного солнца,
упадёт к нам, собой догорая.

Всё мучения друга страшнее,
он уж молит, не медли, Серёжа,
ты найди же верёвку скорее,
задуши – самому мне не гоже...

Как-то тихой ночью при луне
Ты меня увидела во сне.
А потом, средь солнечного дня,
Бросилась разыскивать меня.
Бросилась искать мечту свою.
Бросила работу и семью.
Бросила родителей, детей.
Бросила подружек и друзей.
Исходила тысячи дорог.
Истоптала тысячи сапог.
И в полях искала и в лесах.
И в морях, и даже в небесах.
Но нигде меня ты не нашла.
И на рельсы от тоски легла.
Поезд шёл «Санкт-Петербург – Москва».
Отлетела с треском голова.
И упала в пыльную траву.
Ехал я из Питера...

С утреца – прикроет Роза,
на обратном вас пути.
- Капитан, ну, те и рожа.
- Ладно, с рожей погоди.

Роза, девка аккуратна,
есмь – архангельский заквас,
не выносит, правда, мата,
зато бьёт прицельно, в глаз.

Был бы помоложе, Федя,
поживей, после войны,
сватов бы заслал к ней в Едьму,
красные нацепил штаны.

- Роза, спишь ли? – Накось каши…
- Притомилась я, Степан.
Роза, слышь, уходят наши.
- Петька, не влезай в капкан –

- Капитан, ну, те и рожа.
- Ладно, капитан, ушли...