Первая тревога

Первый день весны серьёзный,
А он на Дону сегодня морозный…
С северным сильным ветерком!
Да! Ещё с холодным снежком.

Коль вступает весна в свои права!
Знать возьмётся за свои она дела…
Солнце станет пригревать в небесах,
А солнце и тепло для зимы это страх.

Покатит зимушка на крайний север,
А на Дону солнце землю прогреет…
Да! Закипит в полях, степях, работа!
У земледельца будет на Дону забота.

Живу без тревог.
Но-полетно и чутко.
Как будто в судьбу закачали аргон.

И первая зелень, как первое чудо,
свершается вместе с раскрытым окном.


Я тоже листва. Только чуточку старше.
Я тоже воспрявший. И тоже чудной.
Неистовым маем
нас кроет на марше,
тасуя таблички "родной" и "чужой".


Дождь светится; он так похож на икону.
И я полной жизнью весенней живу.
И видит Господь: и не злюсь, и не помню...
все тех, кто топтали: меня и листву...

Плывет перламутр заоблачный мимо...

У меня свои тревоги,
У тебя свои печали.
Наших жизней нам дороги,
Мы не сами назначали

От субботы, до субботы,
Дни заполнены трудами.
Хлеб насущий мы работой,
Зарабатываем сами.

Я смолчу, ты перескажешь,
Жизни рядом, мысли врозь.
Съели вместе много каши,
Ты стеснение отбрось.

От добра добра не будет,
Но всегда лишь зло от зла.
Грустно я вздохну всей грудью:
Эх, как быстро жизнь прошла!

У меня свои тревоги,
У тебя свои печали.
Но пути в один нам Боги,
В узел — крепко...

Снова телефонного звонка,
Я, как с неба манны, ожидаю.
И секунды длятся как века,
И я суть свою в них растворяю.

Тот, кому решать дано законом,
Не спешит, ему я не ровнЯ.
Власть ему дана и её словом,
Может он решать всё за меня.

Я ему не раб, но от вердикта,
Его воли, путь зависит мой.
И я жду и в воздухе разлита,
Круг меня, тревога с тишиной.

Ждать да догонять, того нет хуже,
Но нельзя без этого прожить.
А мне снова, больше звонок нужен,
Чем тому, кто должен позвонить.

И...

заплутал в лесу
беззаботно летит светлячок
пойду за ним

Мне слышится — кто-то, у самого края
Зовет меня. Кто-то зовет, умирая,
А кто — я не знаю, не знаю, куда
Бежать мне, но с кем-то, но где-то беда,
И надо туда, и скорее, скорее —
Быть может, спасу, унесу, отогрею,
Быть может, успею, а ноги дрожат,
И сердце мертвеет, и ужасом сжат
Весь мир, где недвижно стою, озираясь,
И вслушиваюсь, и постигнуть стараюсь —
Чей голос?.. И, сжата тревожной тоской,
Сама призываю последний покой.

Ноябрь 1971

Сердце, слышишь
Легкий шаг
За собой?

Сердце, видишь:
Кто-то подал знак,
Тайный знак рукой?

Ты ли? Ты ли?
Вьюги плыли,
Лунный серп застыл...

Ты ль нисходишь?
Ты ль уводишь, -
Ты, кого я полюбил?

Над бескрайными снегами
Возлетим!
За туманными морями
Догорим!

Птица вьюги
Темнокрылой,
Дай мне два крыла!

Чтоб с тобою, сердцу милой,
В серебристом лунном круге
Вся душа изнемогла!
Чтоб огонь зимы палящей
Сжег грозящий
Дальний крест!

Чтоб лететь стрелой звенящей
В...

Как тревожно стало в мире!
Мир, как будто лихорадит.
Струны лопнули на лире
и повисли, словно пряди
шевелюры поседевшей.
Лихорадит, лихорадит,
лихорадит мир наш грешный!

Льётся кровь и плачут дети.
Люди тщетно ищут крова.
Я отдал бы всё на свете
за единственное СЛОВО –
то единственное СЛОВО,
что набатом колокольным
прозвучать в сердцах готово
так, чтоб всем нам стало больно
за детей осиротевших,
за невинно убиенных
и за то, что чёрной брешью
стал наш мир в борту Вселенной.

Не цыганка встречная
Плохо наворожила-
Ночь вещунья млечная
Душу потревожила.

Снилось-кони скачут
Во широком поле,
Снилось-сокол плачет,
Потерявши волю.

Снилась сечь жестокая
С яростью и звоном.
Сечь в краях далёких
Откликалась стоном.

После битвы-тишина,
Лес стоял в молчании.
И приснилась мне луна
В голубом сиянии.

Я вижу, что моя подруга
Страдает тихо от недуга.
Что делать? Как же ей помочь,
Чтоб не ушла навеки в ночь?
15 апреля 2012 г.