Персидский

Я спросил сегодня у менялы,
Что даёт за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное “люблю”?

Я спросил сегодня у менялы,
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое “поцелуй”?

И ещё спросил я у менялы,
В сердце робость глубже притая,
Как сказать мне для прекрасной Лалы,
Как сказать ей, что она “моя”?

И ответил мне меняла кратко:
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают лишь украдкой...

Здесь мертвых любят более живых.
И, пантеоны трупам воздвигая,
По злой привычке гениев своих
Толпой ханжей в могилу загоняют.

Бездарный хлыщ, петрушка, фарисей
Здесь в раму гения перед толпой рядится.
О подлый мир в украшенных гробницах!
Здесь жизнь кипит – но тлением червей!

Что государство! Даже и семья
На кухнях яд гордыни самомненья
В детей вливает с самого рожденья,
Скотским умом алтарь святой судя.

Покуда дремлют небеса и суд,
Здесь тернии...

Дышал полумрак затемненного зала
Дыханьем морозным Батумской зимы.
И образ печальный из тьмы представал нам
В стихах и рассказах, и в песнях любви.
В любовном танце Айседора
Летала перед синим взором
Ошеломлённого поэта...
О, песнь Любви, - ты не допета!
И на персидские мотивы
Любовью пели струны лиры.
Гудки под утро стройным хором
С собою звали до Босфора.
Но рок судьбы и зло, и странно
Вдруг зачеркнул жизнь "хулигана"
Жестокой властною рукой.
Ушел певец любви земной...

Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное люблю?

Сергей Есенин.


У любви, конечно, почерк свой -
Говорить о ней слова бессильны.
Ты влюблён - и свет над головой
Вдруг становится прозрачно синим!

Ты любимой хочешь рассказать,
Что она весь мир в себе вмещает,
Но глаза твои не могут врать -
В них любви огонь сильней пылает.

Ну и пусть читает страсть в глазах,
И душа не ведает покоя.
Это...

Ты не спишь?
Хрупкие вишни,
на жжёной умбре земли,
уже медоносят,
в красно-карминовом улье заката,
тёплыми каплями сна;
а, за бледно-каштановой дымкой портьеры,
небо разлито
персидским синим.
Ты не спишь?
Ещё нет?
В тетради, песочного цвета,
вечер ложится последней строкой,
словно
чертополох многоточий,
словно
палевый абрис холодных берёз,
словно
бронза спящей травы,
словно
старое золото звёзд;
а, рядом,
рука об руку –
наброски теней,
на бежевой ряске обоев...

Ничего не забыл, потому что ничего не знал,
бездумен был или безумен, точно не помнил,
стана стан разбил, в степи, возвёл шатры, ст-
ены, уволил, баранов, пригласил орлов, чтобы
летали или наоборот, всё едино, пали, пропа-
ли все мысли, расстелил простыни льняные,
поверх ковров, персидских (чтобы собрать)
или ковры на, а собственно всё ерунда, кому
нужны бреда строки, птиц, голоса, крики пе-
сни, (жестоки, декаданса время, дави или
подгоняй стремя), да, хоть тресни, надвое, по...

Сладило сладкое вино.
В ветрах востока удивляло.
В закате алом на песке.
Прекрасным телом танцевала.

Во взгляде карем только ночь.
Свои рассказывала сказки.
И удивляла вновь и вновь.
Когда давала виноград мне.

Какие дивные слова.
Губами алыми шептала.
И босиком ты на коврах.
Персидских страстно танцевала.

Когда рассвет позолотил.
И в одеянии прозрачном.
Я понял, как восток дарил.
Мне образ сладкий и прекрасный

Береги
безмятежность свечи,
как зеницу ока,
пока взгляд балансирует
на нитях дождя,
и расплываются лужи
содой апрельского облака,
и кожа, как снег холодна,
и тонка, как батист.
Пусть ищут ночлег
промокшие ноги;
пусть ивы лёгких ресниц
провожают вечернее солнце;
пусть шорох уставших ладоней,
растворяясь
за полушёлковым тюлем,
прикрывает от влажного ветра
неровное пламя огарка,
словно дыханье,
словно последнюю крошку
пшеничного неба;
ведь всё,
что нужно для счастья...

"Вид с трех сторон у меня чудесный. На запад пятиглавый Бешту синеет, "как последняя туча рассеянной бури"; на север поднимается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок..."
М.Ю.Лермонтов


Здесь на запад Бештау, а на север Машук,
Только город разросся за два века вокруг,
И отлитый из меди вечно юный поэт
На холодный гранитный присел постамент.

С пожелтевшей бумаги...

Беспечный шут, на ярмарке балясник,
Побасенник, дворцовый безобразник,
На княжеский роскошный званый пир
Принёс напиток чудный - эликсир.
Дурманящим разлился ароматом,
Обрушился душистым водопадом,
Поплыл в палатах запах неземной,
Густой окутал, ласковой, волной.
Потир отставил князь рукой небрежно,
Спросил: «Чем дивно пахнет?" - безмятежно.
Втолкнули слуги в ближний круг шута,
Весёлого и ловкого плута.
«Ответь мне, скоморох, какое зелье,
Как ладан для души, дало веселье...