Перешёл на газ

сгоревшая осень в лиловые сумерки бредит
хлопчатым огнем метели листаю страницы
домов перекрестков кафе остановок звонков
хочу отдышаться но сердцу приказано биться
ночным нефтяным пятном среди маяков
столбов перетяжек витрин замерзших цветов
хочу переждать но взгляда прорубь искрится
осколками бронзы ночной облаков вереницей
из едкого газа жизни миллисекундной ограбленной
безостановочной жадной до жидкого цвета
где мне найти ладана
где мне найти фимиама и ветра
где мне...

Своего я дождусь, поборю неуспех,
Подкрадусь я к объекту по суше
И не стану я ждать, как под девичий смех
Вверх вспорхнут наши грешные души.

Без разведки (не ниндзя ходить в кимано)
К деве я подойду под газами
И не мягко, а страстно, как в порно кино,
Я в глаза садану ей глазами.

Глазки строить не мне суждено у межи...
Завалю... а чтоб не было сдачи,
Заломаю ей руки, она задрожит -
Застеснялась голубушка, значит.

Так гибка и легка оказалась она,
Я сказал бы что просто гибуча...

Однажды утреней порой, Горыныч Змей чуть похмельной ,полез проверить холодильник...
Раз разбудил его будильник...Глядь...а на полках ни гугу...
Лишь мышь подохшая в углу...
А пузо круто подвело...
Пора бы пошмонать село...

Там мужики как злые волки...Но жёны!!!...Жирненькие тёлки....Проверить надо свой движок...Напалм залить, что б было впрок...Запасы надо пополнять...Не то мышей прийдёться жрать...В селе же всё идёт обычно...Коровы доятся привычно...Свиня копается в углу...Петух гусыню...

Ресторанная жизнь закружила,
и вот уже он –
- далеко от семьи,
и тщеславьем игрищ заражён.

Курдюме недопито,
дохнул аромат коньяка,
в музыканте небритом
узнал по этапу дружка.

Надрывается сердце,
раскраснелся, лоснится флейтист,
подают утку с перцем,
стол прилизан, украшен и чист.

Может год ему жить остаётся,
а может быть – два,
проститутка смеётся,
у неё не болит голова.

Фонари на бульваре
мерцают, колышется газ,
в ресторанном угаре
тяжело голосит...

Ах, несите меня, кони
В Рим, к дружищу Берлускони!

Там пожму я Севе лапу,
Обниму седого папу.

Встречусь с Жоржем (но не Бушем),
Отведём на даче души.

Итальяно, Итальяно -
Всё богато, сыто, пьяно!

Мёрзнут только вот немножко
Италийские сапожки.

Ничего, наладим твёрдо
Газ под римские ботфорты.

Год Италии в России,
А России - в Ита-лии!

Лишь одно, друзья, хреново -
Нету с нами друга, Вовы.

Гласность, гласность, только гласность!
И ещё раз – безопасность... :)

Сама себе я клоун в маске,
Сама себе и Айболит,
Сама себе дитё и сказки,
От А до Я весь алфавит.

Мелком рисуя на заборе
Надежды белые ручьи,
Снесу штакетники я вскоре,
Чтоб не граничили они

Меж"я" и истинной Природой,
Меж тем, что было, будет, есть.
В одной лазури неба своды,
В одном сознании--Я Есть.

Одним кипением вулканы,
Состав единый из ядра.
Одним моря и океаны--
С воды, эфира,газа,льда.

Одно--эфир твоих познаний
В соцветьи истинного Я :
Душа и тело, дух мечтаний...

Нахлынет с грустью наважденье -
твой шёпот губ, горящие глаза.
Беседка... Встреча в день рожденья,
подарок и счастливая слеза...

Эмоций внутренних не слышно
и в горле сдавленный комок...
Обрывком фразы только вышло:
-Любовь, что сорванный цветок...

Мне тёплых рук твоих касанье -
волнует в стон до немоты.
Страсть, расставаться нежеланье,
волшебность чувств, твой запах, ты!..

Взрыв духа, повод, возбужденье...
Дыханье частое...экстаз...
От звёзд лучи и вдохновенье,
внезапный...

Свет воскресает из-под завала ночи, свет, распускающийся опалом
в разводах стеклянных иллюминаторов плывущего города. Асфальт искрится
дыханием талого снега, сгорбленной грудой февральского серого праха. Алое
утро вздымается железобетонным комом, бледная лунная пристань

смазана снежно-индиговым ветром голого неба. Аспиды ветвей,
прожженные холодом, нарезают паучью симфонию – тень многорукого Шивы.
Желудь солнца вспухает юным весенним огнем, пар золотой съедает глаза, брызги ключей...

Болезненно-зеленоватый ритм с прослойками капели и битого стекла
февральского экстракта, эмбриональный уголек на свежести топаза,
соломенный парфюм землистой атмосферы под ногами, нервозная игра
беспечного сознания, поточный выхлоп уличного бега, сток облачного газа
над головой выводит ленью минерал сетчатки. Нагое дребезжание
древесных вен в истерике пернатой, вечерней карамели протяжность
до Арктики остаточных явлений, слепое обожание
полов и многомерность поцелуев оста на мятном...

Быть не могло, чтобы Иисус
Иконописным быть старался
И что печали тяжкий груз
Развеять шуткой не пытался!
Любовь была так велика
И так глубоки чувствознанья,
Что мысли огненной река
Украсить сможет Мирозданье!
А на прелестнице-Земле
Несовершенное, людское,
Совсем погрязшее во мгле,
Плело нелепые устои!
Сын Божий люду говорил
Гораздо чаще, вероятно,
Что человеческий Он сын,
Хоть ждёт Его Отец обратно.
Он подтверждал свои слова,
Вёл жизнь земного человека,
Но злобонравная молва...