Палача

слепой придворный музыкант
играет скрипичное рондо
для печальной покинутой королевы
разоренных владений безвластных
изнывает непроглядной тоскою
одинокая ночь бесконечная

в тронном зале глубинный полумрак
отраженная гулкость мраморных плит
лишь трепещут вьющимися переливами
желтые языки пламени свечного
огненными лентами
из тьмы выхватывая
образы на старинных картинах
их рам позолоту
бархат тяжелых гардин
стальной холодок оружия
развешанного на стенах
смертоносными лезвиями...

Я помню себя змеем, вьющимся между гладких ног Прекрасной Евы.

Я помню, как скользил по её тёплым и мягким бедрам; заползая на них сворачивался там клубочком, пытаясь согреться.

Я помню её груди, большие и печальные, которые свисали почти до пупка.

Я помню вкус её молока, мягкий и нежный, он навевал мне еще более давние воспоминания, когда мать-земля породила меня.

Я помню раскаленные камни, тёплые потоки, которые обволакивали меня внутри утробы.

Я помню ужасный холод, когда меня...

Россия на всем протяжении
истории мрачной своей
была палачом в отношении
отмеченных Богом людей.

Талантливый очень опасен:
догадлив не в меру и смел.
И вывод, конечно же, ясен:
на дыбу, в тюрьму, под расстрел.
Военный – под пули отправить,
писатель – перо отобрать,
художник – без красок оставить,
скрипач – не позволить играть…

Россия, войну с населением
победно закончила ты:
на каждого русского гения
один миллион пустоты.

Граница, раздела линия, нейтральная полоса,
и этим , и тем -нет дела, о чем поют в небесах.
Тянется к солнцу зелень, выпадает роса,
меж столбов пограничных ищет пищу оса...
Комариные танцы в дискотеках болот,
всем черемухи братство белый цвет раздает.
В той и в этой деревне ждет покоса трава,
соловьи повторяют соловьихи слова.
Близнецы То и Это примеряют пальто
перед зеркалом пыльным. Братцы, Это- не То!
Сколько может кукушка воспевать петуха?
Крест стихий возрождает меру слова в...

Там, в мрачных лабиринтах подсознанья,
где властвуют покой и тишина,
бредут в кромешной тьме воспоминанья,
похожие на призраки из сна.

Они совсем бесплотны, словно тени.
За ними невозможно уследить.
При помощи различных ухищрений
они нас обожают изводить.

В глубокую депрессию нас вводят,
бессонницей пытают по ночам,
тревогой безотчетною изводят,
подобно бессердечным палачам.

Кому ты врёшь бессоными ночами?
Кого ты убеждаешь в этой лжи?
Ты скрылся весь под чёрною вуалью,
И никогда уж не увидишь эти сны.

Пытался ты бежать от мира,
Пытался ты убить мечту,
И жаждал ты испить эфира,
Лишь предназначенного палачу.

Ты - странный стих, ты - песнь чудная,
Произнесённая глупцом,
Ты и молитва, и страданье,
Будто проклятие отцом.

Ты в мире сем живёшь никстати,
Ты заблудился среди сих оков,
Ты отдохнуть хотел в распятьи,
Но не положен нам покой.

Я величать...

Зачем ты ранила меня.
Остры кинжалы порицаний.
А крики лучше разменять
бы на восторги восклицаний.
Зачем терзаешь струны ты
души, что съёжилась в бессилье.
Она желала правоты,
но тщетны все её усилья.
Я не ударный инструмент.
Стучать по мне не нужно точно.
Недоуменье как цемент
мне губы склеивает прочно.
Не дамся в руки палачу,
взгляд, отражая равнодушный.
Я оглушительно молчу,
прозревший и уже ненужный.

свирепствует кали-юга
зверская эра презренья
в голове господа – ад
сотканный из колючей проволоки
воспаленных нервов
мир ужаса
взрывающихся шоковых ассоциаций
вызывающих дрожь от прикосновений
костяных пальцев невидимок
вдруг быстро отдернутых обратно
в угрожающую темноту перво-хаоса
леденеет от страха психея
и молится молится молится
распластавшись на коленях
на дне черного одиночества


в скрипучие двери разорения
въезжает осень на ржавом кадиллаке
не отражаясь в смятых...

Феодальные замки, мечети,
Гордой Греции города,
Пиццерий и кофеен вечерни,
Абрикосовая страда.
Волн капризных курьезные ласки,
Пикники на Чуфут-Кале,
Были юностью, стали сказкой
В снах кружащейся на заре.

2006г


***

Вспомни меня, южный город,
Хитрый изменщик нарядный,
Наславший любовь-голод,
Травивший любовью-ядом,
Изгнавший любовью-плетью,
Терзавший любовью-песней,
Томивший любовью-плетью.
Вспомни меня вместе
С вечером крымским нежным,
С ночью осенней буйной...

Нет ничего глупей, чем побывать
В местах, с ушедшей связанных любовью.
Боль, изуверам палачам под стать,
Даст волю истязанью-многословью.

И ты кричишь, кричишь, кричишь. Не вслух,
Безмолвно, незаметно для прохожих.
Лицо белее мела, взгляд потух –
Стоишь на изваяние похожа.

Прижавшись к дереву, чтоб не упасть,
Шепнешь безжизненно, бесцветно-глухо:
«Натешили воспоминанья всласть.
Зачем пришла сюда? Ведь знала – глупо»