Отчаянье

Сгорают сны, как свечи, на рассвете,
Их в пропасть дня легко уносит ветер,
А там они становятся стихами.
И остаются в этой бездне с нами.

Мы ждем зарю, как ждут порой ненастья,
И все-таки и в этот час мы счастье
Оставим где-то и опять крылаты.
Стихи мои – за сны мои расплата.

И пусть их снова мир такими видит,
И пусть меня любя, возненавидят,
Я украшать их, милый мой не стану,
Они со мною до другого стана

Дотянутся, когда ты нас покинешь,
Стихи мои в них сразу старт и финиш...

По бесстрастному небу-зазнайке
Мы летим, обогнав лунный свет,
На волшебном космическом байке
Во владения дальних планет.

Над искусным орбиты изломом
Разливается звёздный контраст.
И за нами летит запах дома,
Напевающий "Diamonds And Rust", *

Разбавляя струны дребезжаньем
Тишину межпланетных борозд,
Нерождённых галактик молчанье
И отчаянье гаснущих звёзд.

Прокатившись верхом на комете
По бескрайним воздушным лугам,
Я на самой далёкой планете
В наших чувствах признаюсь богам...

А было и страшно, и глупо, и смело –
Мы шли поэтапно к своей высоте:
А кто-то сломался; кого-то задело
Шрапнелью из фактов, и этих, и тех.

Мы жили «внезапно», мы жили с азартом –
Творили, страдали во имя утех:
И тех, что «на завтрак», и тех, что «назавтра»,
Но били нас факты, и эти, и те.

В отчаянье хмурясь, мы брались за дело
И шли поэтапно к своей высоте:
Пусть кто-то сломался, кого-то задело,
Но Fuck’т разделил нас на «Этих» и «Тех».

Бежал Давид в пещеру Одолламскую.
Услышали про то его братья
И солидарность проявили братскую -
Присягу, по их мнению, дурацкую
Сменили на свободу бытия.

Пришли к нему туда с детьми и с жёнами,
С собою привели весь дом отца.
Примкнули к ним другие притеснённые
Обиженные властью, забубённые
Еврей, хохол, татарин и кацап,

Все должники, душою огорчённые,
Растратчики и дурни от сохи.
Возникло так властями запрещённое
Формирование вновь испечённое,
С четыре сотни гопников лихих...

прикосновением лёгким таящим
словно от тени своей робея
пробираюсь к щеке горячей
радуюсь
настоящее
подарком нечаянным
ветром дальних миров дуновением
отогреет в морозах пугающих
пылью станет отчаянье
и развеется в коридорах времени
темнота зазывает таинственностью
на пороге застыть ошибочно
хватаюсь за ускользающее
в грех неверия впасть опасаясь
разгорается восход алеющий
мне в полнеба пророчит позабытое
осязаемым, но с воздушностью
тише, прыткий, не вспугни нежное...

Давид униженный вернулся
В свой Секелаг, с другой бедой
Не смог он курсом разминуться,
Не ходят беды по одной.

В глазах черно, куда ни взглянет,
Лишь пепелища да угли -
На город Амаликитяне
Напали и огнём сожгли.

Непрошенные гости с юга,
Едва хозяин за порог,
Нагрянули. Лишь пёс напуган
Скулит, что дом не уберёг.

Прознали Амаликитяне,
Уж кто неведомо донёс,
Давид в отъезде на заданье,
Устроили в дому разнос

Оповещённые канальи,
А женщин и всех, бывших в нём,
Не...

Если б мне в серде повыдергать колючки и лебеду,
В сто раз расцветали бы чаще розы в твоем саду...

Эгоизм, любовь, отчаянье, точно рыцари на ристалище,
Я хочу, что бы мысли мои стали твоим пристанищем

Так ли важен мотив тайный, по которому люди вдвоем?
Просто если кто-то уходит, кто-то должен заплакать о нем...

Цветочная лента – яркая жизнь
Взгляд, полный любви, а сердце – добра
Она окружает заботой Лакшми,
Забыть позволяя, что было вчера.
Вчера были слёзы, отчаянье, боль.
И вот – перечёркнуто это цветами.
На смену пришли красота и любовь,
И люди, которые стали друзьями.
Увы, оказалась она коротка –
Цветочная лента Смиты Патиль.
Но мы её помним, а значит она
Живёт в нашей памяти. Как и цветы

Танцевала вьюга угасая,
Женщина смеялась вдалеке.
Легкая, веселая босая,
На свиданье радостно летела.

Расправляя сломанные крылья,
Одолев отчаянье и боль.
Пусть сугробы в тишине застыли -
Женщина опять была с тобой.

Грустный и растерянный мужчина
Обнял с нежной страстью, не спеша.
И Кащей от них уже отринул
Все свои морозы, и душа

Нежной страстью навсегда согрета
Больше не боялась холодов.
Улыбаясь, заслонил от ветра,
Подарил последнюю любовь.

И смотрела из окна старуха...

«Как хороши, как свежи были розы».
Им ветер приносил заморские сонаты,
Их целовали часто яркие закаты.
Ласкало солнце, радовались росы.

Не возникали в жизни их вопросы
И не терзало их отчаянье утраты,
Они не знали, чем рождения чреваты,
Их обходили жизненные грозы.

Их лепестки нежней перстов младенца,
Их аромат из сфер божественного рая,
Их воспевали в партиях каденций.

Они изящества полны и в увяданьи,
Не преклонив пред неизбежностью коленцев.
Как хороши они и в умираньи.