Оставленный

Я буду сидеть и смотреть,
как прозрачный локон воды
падает с камня
нервом пастушьей свирели;
убийство желания –
равносильно его исполнению.

II
Меня пороли ветвью истины,
обвешанной листвой интерпретаций,
мне заливали раскаленный воск
грамматик и стилистик в глотку,
мне выжигали прутьями азы на коже;
но шрамы были – лишь мои.

III
Сухие яблони –
сады моего детства –
дороже, лишь смерть –
кобальтовый туман с парящих в вечности гор.

IV
Солнце капает
своим холодным...

1
Меж тем, пусть робкими шагами,
неспешной поступью поры,
снега, встречая нас цветами,
нисходят во лугов ковры -
ручьями, шумно что стекают,
а воробьёв — скворцы гоняют,
ведя бои — на разогрев,
и небо — синевой прозрев,
тепло приносит, постепенно,
чрез солнечных лучей просвет,
а к ним — в окне — рассады цвет -
к земле стремится, неизменно,
собою — жизнь заворожить,
и тем — природу оживить...
2
Весна — в иное настроение -
собой влечёт — от зимних снов
и души манит в чувств...

Свет гуляет, лес недвижен,
Давит на Уши покой.
Тонкий ветер только слышен,
Тихо шепчет ветер: Стой!
Возвращайся друг домой...

Припев:
Ты в плену лесной царевны,
Словно струны твои нервы.
Ее взгляд уныл, но смел,
О таком мечтать не смел.
Не смотри в ее глаза,
В них огнем горит гроза,
Рукава покрыты шелком.
Ее нежность - нежность волка.

Слышно вдруг, ковер вздымая,
Напевая ветру в тон,
Словно осень золотая,
Как зимы печальный звон,
Так красива, будто сон.

По листве идет...

Вы расскажите мне, что все совсем не так,
Что я никем не брошен, не оставлен,
Что тяжкой ношей жизни не раздавлен,
Что волю соберу еще в кулак.

Вы расскажите мне, что память о былом
Родит мне искорку моей надежды
На то, что установится, как прежде,
Родненье душ, ушедшее на слом.

Вы расскажите мне, с улыбкой на лице,
О снах, что не придут уже ночами…
Несите боль красивыми речами
О радужном и ярком… Но конце.

Вы расскажите мне, что пройден перевал,
Что путь лишь вниз, без права...

Уж пусто все кругом.Осенний листопад
Последние листы костром твоим горят
И этот мне костер оставлен в дар любви
Гори последний день,последний миг.Прости.

Блаженный яд любви –
прах, обратившийся рассветной маргариткой.
Предродовые муки женщины – строка,
проявленная болью – скрепленные в узор души слова.
Твои стеклянные глаза,
когда ты возвращаешься домой
глубокой полночью, разбитые о грязь и масло луж,
мерцали невидимкой по ветвям,
где бархатный мотив Синатры
навязчиво качался вслед огням,
таким же одиноким, как полмира,
когда тебе светило, даже тьмой,
где проще полюбить, чем ненавидеть,
когда изменишь себе раз – утратишь навсегда...

Я не вышел еще из могилы,
Я не умер-я жив,я живой,
Хоть и раны мои не зажили,
Мне оставленные этой войной.

Не носили меня на носилках,
Не читали мы письма впотьмах,
Наше братство скрепляется кровью,
Что у мира всего на устах.

Замерев, и на вечном покое,
Все мои фронтовые друзья,
Если братство скрепляется кровью,
Значит миром живет и война.

Остыло пламя запада, и черви ночи
прогрызли бреши звёзд на трупе тишины.
Зарёю чёрной ворон вскинул очи –
очаг теней, свечу сырой земли.

Взмахнул крылом, осыпал реку пеплом,
над ядовито-лунною травой
рассеял сон, псалом души предсмертной,
и нежно опустился в чей-то дом.

Там был, возможно, я, или, ещё кто –
чужая жизнь, сворованная мной.
Шёлк ворона укрыл метелью окна,
и я шагнул покорно в плен ночной.

Я не жалел оставленного крова,
я стал рекой – земли хрустальной раной –
и...

«Витязь-светофор»,оказался вор,украл направле-
ния перепутал, «Будь ты проклят», кричала она,
потому что осталась одна, ей не сказать правду,
да и зачем, она, правда? «Права.» карьеру, не из-
менить,веру, вору,полумрак чувств, а он как куст
стоял рос на обочине, дороги и не цвёл, уносил
ноги от серой обыденной действительности,«им-
прессионизма чувств» впечатления, разводил
фузу, пасмурность, без сомнения, не любил жа-
ру, а дождь, «реализм направления», а ни стиль и
ни жанр...

Чужих миров быть может к нам пространство,
Враждебным сутью, естеством своим.
И может быть итогом наших странствий,
Мир, что нас приняв, будет нам чужим.

В нём воздух нам, пригоден для дыхания,
Плодов приятен, вкус и аромат.
Но чужеродности раздавит осознание,
И сытой жизни, будешь там не рад.

И белый хлеб чужбины, горьким комом,
Вдруг станет в горле, в миг печали злой.
И вдруг поймёшь, что вместе с отчим домом,
Оставлен был, в краю родном покой.

Стряхну с подошвы, пыль чужого...