Особенность

Игра, игра: зелёный абажур,
Скрипит колода, пальцам повинуясь.
Забавно то, как чинно я сижу
И то, как Вы бледнеете, волнуясь.

Вот карты розданы, и Вас Господь хранит:
Лежит рука покойная как плеть.
У Вас наверно козыри одни,
А у меня - извольте посмотреть!

Вот всё, что есть: пурга через проём
Бросает в окна снежную крупу -
А я зелёным светом опоён
И Вашим локоном, и родинкой на лбу...

Сегодня Вы особенно милы!
Не посчитайте это поддавками -
Я открываюсь! - мне...

Почему-то вдруг стало
особенно грустно
от того, что уже
облетели вишни,
от того, что мое
земное чувство
оказалось кому-то
напрасным и лишним.

Привыкают к утратам,
потери любимых,
расточительность встречь
не пугает, не давит,-
так от щедрости весен,
легко ранимых,
бережливая осень
что-то оставит.

На тебя бесполезно
искать похожих,
та похожесть свои
печатает штампы.
Для меня ты, как свет,
мой чужой и хороший,
к Утру тоненький свет
угасающей лампы.

Жизнь блестела, словно твой паркет.
В тишине густых сосновых палок
Женщина качалась в гамаке,
И арахис жареный жевала.

Белый пудель стриженным хвостом
Всё махал, на солнце члены грея –
Женщина читала энный том
Сочинений Э. Хемингуэя.

В щели глаз лились живой водой
Строфы занимательных историй
Про окопы первой мировой,
И о старике, ушедшем в море.

Я был рядом, лучший друг семьи,
А точнее - лучший друг хозяйки.
Ежедневно, с часу до семи,
Рассуждал, качаясь в раскачайке...

Я рисую любовь акварелью души,
И нежнейшие краски с палитры, в узор,
Превращают слова в волшебства витражи,
Но печален и грустен любви моей взор.
Кто любил, кто страдал в этой жизни, хоть раз,
Тот поймёт, память часто хранит и печаль.
Но, особенно больно, обидно за нас,
Не успевших сорвать страсти нежной вуаль,
Не сумевших решиться нырнуть с головой,
В тихий омут слияния ласковых тел,
Не смогли преступить грех невинный с тобой,
Ты хотела, конечно! Как жаль, я не смел...

Рисовать...

Тоска по родине! Давно
Разоблачённая морока!
Мне совершенно всё равно
Где совершенно одиноко.

Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично – на каком
Не понимаемой быть встречным!

Всяк дом мне чужд,
всяк храм мне пуст…
И всё – равно, и всё – едино…
Но если по дороге - куст
Встаёт, особенно – рябина…

Сонет 90

Уж если ты разлюбишь – так теперь,
Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.
Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя!
И если скорбь дано мне превозмочь,
Не наноси удара из засады.
Пусть бурная не разрешится ночь
Дождливым утром – утром без отрады.
Оставь меня, но не в последний миг,
Когда от мелких бед я ослабею.
Оставь сейчас, чтоб снова я постиг,
Что это горе всех невзгод больнее.
Что нет невзгод, а есть одна беда -
Твоей любви лишиться...

Посадили хомячка в клеточку,
В ней подушечка и опилочки,
Только нет у хомячка девочки,
Но есть кормушечка и поилочка.

Очень грустно хомячку жить без подружечки,
Очень грустно хомячку да без милочки
И не радует его ни подушечка,
Ни кормушечка, ни поилочка.

Подарили хомячочку подружечку,
Очень беленькую и пушистенькую.
А подружечка изгрызла подушечку
И закакала поилочку чистенькую.

Стало жалко хомячку той подушечки,
А особенно-то жалко поилочки,
Темной ноченькой...

Ароматов букет,
искушений дурман,
теплый звук, мягкий свет
и роскошный диван...

Я порву твою плоть,
приложу губы к ране,
выпью всю твою кровь
и усну на диване.

Утолить эту сушь
можно и без дивана -
это может быть душ,
это может быть ванна,

это может быть стол,
это может быть кресло,
это может быть пол,
на полу твои чресла

могут быть хороши -
заиграют на грани
откровенья души,
лучше, чем на диване.

На ковре из цветов,
на матрасе из ваты
я...

Я стала старше, стала злее,
Эгоистичнее и умнее.
Уже не плачу, не тоскую,
А коль опасность я почую -
Без промедления ринусь в бой!
Особенно, в войне с тобой....

Я перестала ждать ночами
У окна стоя часами,
Когда прийдешь с работы
И слащавыми речами
Меня обманишь ты...

И теперь, утром проснувшись,
Не прошепчу имя твоё
Но в одеяло закутовшись
Пойму, ты - не моё!

Когда душа несется над Парижем
И где-то тает в полночи, вдали,
То снова платье белое я вижу,
Над островом отчаянной любви.

В Париже осень дивно золотая,
Но здесь она особенно мила,
Стихи, как листья, в тишине витают,
И мы стремимся к нежности тепла.

И каждое движение друг другу
Освещено какой-то суетой,
Взлететь над миром, посмотреть с испугом
И захлебнуться этой высотой.

Обрывки песен, музыки истома,
Чужая речь понятна до конца.
И почему мне кажется, что дома,
А не в гостях...