Опустевшая чашка

Научиться бы ладить с этой больной пустотой,
Научится бы верить всем без оглядки просто.
Только сил мне не хватит вновь пережить ту боль
Ото лжи и обиды, предательства... это возраст.
Он нас учит смеяться не чувствуя счастья, знай!
Мне давно не смешно когда я улыбаюсь людям.
Научиться бы жить с предательством невзначай,
И не думать что близкий когда-то тебя осудит.
И не думать что ты когда-то была другой.
Может хуже и стала , но это уже не исправно!
Окунаться в воздушность...

Тёплый снег
обрамляет
полдень.
В бледно-серых лучах декабря,
под кровлей
свинцового неба,
затаился
плачущий призрак метели.
Опустевший двор
вздохнул с облегченьем.
Ветер скользнул
по ржавым качелям,
будто скрипнула дверь
в прихожей
после долгой
бессонной ночи,
скованной льдом
ожидания.
Белая магия
серебристых ветвей
разбавляет
тусклый
оттиск дороги.
Одинокое соло
взгляда
теряется
в импровизации улиц,
словно в заснеженном поле,
хранящем подкову
зимнего солнца.

Гляжу в озёра высохшие…
Да! В степи опустевшие
И хочется так крикнуть!!!
Нельзя с этим, - свыкнуть.
Как загибает Родина!
Вся в произволе брошена…
Животноводство не умножается,
Луга здесь загибаются!!!
Все заросли бурьяном…
Осотом да дурманом!
В Советские те недалёкие года…
Такого не видали ни когда.
Всё до былинки скашивалось…
На гумно вывозилось, слаживалось.
Теперь здесь луг не кошенный…
Казаком сенокос заброшенный!
На работу в Москву устремились…
За Дон родной совсем забылись...

…в идеале каждое стихотворение ты шепчешь на ухо Богу.
Бродский И. А.

…Сигнал развеял резко что-то
над лентой станции нагой,
и эта серая суббота
уже не кажется такой.
Билетик прошуршал под ногу,
как в опустевший кинозал…
Так, может, Бродский шепчет Богу
слова, которых не сказал,
а Тот – берёт их на заметку,
остановившись на постой,
дырявую повесив кепку
над этой местностью простой,
где скрип фонарный и скамейка…
И Богом пишется трактат.
И эта девушка – еврейка –
ногой...

Перезвоны в сердцах, если даже в пути,
Бесконечно желанье всё слушать и слушать,
И мы с верой надеемся снова найти,
Исцеленье своё в исковерканных душах.

В душах наших, где пусто в деяньях благих,
Где безумствует страх, и отсутствует память,
И в стремленье быть лучше, мы топчем других,
Не заметив, как медленно движемся в замять.

И кому-то из нас у последней версты,
Когда встанем в усталости, сердце, послушав,
Вдруг послышится звон, а потом с высоты
Он вольётся теплом в опустевшие...

Был черствый хлеб, что слаще сдоб,
Был ратный труд, простой и страшный:
На фронте пашней пах окоп,
В тылу окопом пахла пашня.

Впрягались бабы в тяжкий плуг,
И почва впитывала стоны.
Мукою, смолотой из мук,
На фронт грузились эшелоны.

А там своя была страда,
И возвращались похоронки
В артели вдовьего труда,
В деревни на глухой сторонке.

Кружили, словно воронье,
Над опустевшими домами.
Кололо жесткое жнивье
Босое сердце старой маме…

Безумно жаль... жизнь без тебя прошедшую...
Прошедших дней... не знающих любви.
Всё пролетело круговертью сумасшедшею...
Не те мне песни... пели утром соловьи.

Безумно жаль... мечту куда-то улетевшую...
Несбыточные сны... безумно жаль.
Ничто не радует уж душу... опустевшую...
А в моём сердце... томная печаль.

Безумно жаль... с тобою мы не встретились...
Тропинки наши в жизни... разошлись.
Нас небеса... с тобою не заметили...
И наши Звёзды в небе... не зажглись.

Безумно жаль...

Здесь что-то есть – в осенней нищете,
когда листвы обглоданную душу
несёт куда-то медленная лужа,
как будто на обломанном щите.
Немудрено, оставив суету
всего на миг отпущенного срока,
на полустанке уловить пророка
в самом себе, – на продувном ветру
всё угадать: и час, и холода,
и даже «проходную» электричку.
А дальше… Жизни мерную привычку
мотать на ус, как снег – на провода...
втеснившись на Казанском в будний бег,
где в стеклах опустевшего вагона
торопится проглоченный Иона...

Клин журавлей далеко улетает,
А я с тобой родная колыбель.
И провожая, подвывая, лает
Вслед птицам серый, молодой кабель.

Ледок под утро кораблем на речке.
Сник, опустевший деревенский дом,
И дымным вздохом отзовется печка,
Оставшись сиротинкой в нем.

Всему свой срок, но по полям отава
Еще блеснет хрустальною росой,
В одеждах царственных шуршит дубрава,
Березка смотри с золотой косой.

Сквозь пустоту покинутого края
Махну рукой - прощайте журавли
До дней пьянящих радостного...

В углу, когда-то, стояло пианино,
Хозяйка и я – мы едино.
По воздуху летали ключи да ноты,
Пальцами по зебре, отдаваясь свободе.

Впуская звук в себя, вы слушали меня,
Забыв о заботах опустевшего дня.
Ваши лица менялись на светлые тона,
Я запомню, как вас меняла струна.

Я создана, чтоб вас музыкой одарить,
Мерзкую тишину на улыбки сменить.
В моих струнах чувств больше чем на языке,
Я поверю воде, что бежит по щеке.

И ты его будишь, наигрывая шепоты.
На высоких стонах рвется...