Он рядом был

Я был гоним и бит немилосердно,
Смерть призывал в отчаяньи не раз,
Был оклеветан бесами усердно,
Искусными в плетенье лживых фраз.

Когда бы не прошёл я испытанья,
Душа досель осталась бы пуста.
Блаженны испытавшие страданья,
Среди скорбей познавшие Христа!

Для сатаны всяк мученик – ужасен,
И нищий духом – подлинно велик.
Лукавый бес, посрамлен и безгласен,
От них бежит, скрывая злобный лик.

Вся цель земного жизненного срока –
Обресть на Небе благостный венец.
Эпоха ликования...

История в повторе - это фарс,
Трагедия смешит, случившись дважды…
Но как бы нам в комедию не впасть
С трагическим концом, что было не однажды,

Где аргумент последний кулаки...
Чтоб с представленья не идти с фингалом,
Когда не задним вы умом крепки,
Не стоит ждать всерьёз весёлого финала.

История в повторе - это фарс,
Когда за счастье - не убит, ограблен...
Примочкой без свинца, но свет погас...,
- Что это было?
- Вы опять сломали грабли.

Я готов был целовать твои следы
Говорил мне он, я верила, любила
И слова его меня приятно удивили.
С годами я слова те позабыла

Поняла когда по уши я влюбилась
Я готова была целовать его следы.
Позабыл он то, что мне говорил
Видно от него ушла любовь былая.

Что-то вспомнилась та сказка про следы.
Как его родного без памяти любила
Знаю, что моя любовь вернется вновь
От нас ведь не надолго уходила.

Он был сбит, проморгав ловушку,
получив от «второго» в лоб,
срезал елей, берёз верхушки,
и зарылся винтом в сугроб.

Перебитые шасси – ко всему.
И – прошитый в пяти местах.
У дороги, с развилкой к Киеву,
от Москвы в пятистах верстах.

Это был, наверное, сорок третий год,
и, наверное, март-апрель.
Снег просел местами, речку – можно вброд,
на иголках – слеза-капель.

Он открыл глаза – сотни алых роз.
Он закрыл глаза – лёд оков.
Он открыл глаза - немец, рыж и росл...

ДомА смотрят на меня подслеповато,
Просыпается мир утром после сна.
Бегут люди, по делам спешат куда-то,
Жёлтый свет, уютом манит из окна.

Я всю ночь почти, не мог опять уснуть,
И под утро лишь, забылся тяжким сном.
А теперь тоска и больно колет в грудь,
Сон плохой, под утро снился о былом.

Взбодрит лёгкий ветерок, обдав прохладой,
Воздух утром чист, как первый поцелуй.
Лучик солнышка, за ночь без сна наградой,
Приласкал, сказав при этом — не тоскуй!

То что было, то случилось и...

Я был убит. Обрызганы ромашки.
Наверное, снайпер. Выстрел был один.
Он здесь сидел. Он не давал промашки.
А я всегда здесь за водой ходил.

Родник журчал, ключом стучал холодным.
Я умывался. После долго пил.
Сюда всегда я приходил голодным,
всё – ранним утром, и назад спешил.

Потом мы ели, а потом стреляли,
всё, как-то вяло, как-то невпопад,
уж две недели линию не ровняли,
был две недели каждый сыт и рад.

Дышали две недели мы июлем,
купались в речке, кушали грибы.
И вот теперь...

Беседуют за жизнь еврей с евреем,
Обоим столько лет, что срамота...
На кухне Нора по обыкновенью
Привычным женским делом занята.

Что сообщить имеет её Беня
С того, что неизвестно до сих пор?
Ей бредни стариковские до Фени,
Тем паче, что про женщин разговор.

Один другому шёпотом вопрос свой
Задал еврей о сути бытия:
- "Ответь мне, Беня, запросто и просто,
А сколько было женщин у тебя?"

Другой нахмурил лоб в раздумьях тяжких,
Как будто всех в уме не сосчитать,
Подвёл итог...

Да он был прав,сырая мгла,аптека,
И ледяная сухость на устах.
Приходит жизнь и отвергает прах,
И каждый раз калечит человека.

В нём разум отключился на века,
В нём торжествует ненависть и ярость.
В нём ничего доселе не осталось,
И только страх колеблется слегка.

И пустота в глазах, в начале века,
Закрытая слезами между строк.
Не выучен ещё один урок,
Да он был прав,сырая мгла,аптека.

Трудно верить если был обманут,
Если другом предан и забыт.
Память соль насыпет снова в рану,
И душа от боли закричит.

Мы подарим прошлому часть сердца,
Мы оставим в прошлом души часть.
Потому и хочется так в детство,
Нам опять хотя б на миг попасть.

Плоские во времени, не можем,
Развернувшись мы назад пойти.
Память зло обид в себе отложит,
Чтобы болью в трудный час найти.

От себя, в себя я убегаю,
В памяти счастливые места.
Детство я и юнность вспоминаю,
Есть в тех днях...

- Ой, бабоньки, вернулся мой Ванюша.
Одеколон, как давеча, не пьёт,
А на себя льёт, ходит весь надушен,
Серьёзный и ко мне не пристаёт.

В милицию он ходит каждый вторник,
Там у него с начальником любовь.
Лечебно-трудовой профилакторий
Вернул его к нормальный жизни вновь.

Три года - лес, мороз и воздух свежий,
Весь гардероб - фуфайка да пиджак.
Кому-то оно может быть и нежить,
А мой раздался словно на дрожжах.

Ершистый был, культурный стал и смирный,
На клизьму говорит теперь...