Очей

Вот закончилась моя отлучка.
Сотни километров – путь домой.
И летит потрёпанная «Жучка»
По таёжной трассе грунтовой.

Что же это? Может, злая шутка?
Встречный джип сейчас нас вгонит в гроб!
Кто же за рулём там, пьяный урка?
Скорость сотня, приямком лоб в лоб.

Я пожил немало, да вот только,
Глупо было бы разбиться так.
И водитель мой – нанаец Колька
Машет, мол, сворачивай, дурак!

Эх, красиво тот идёт на джипе:
Пыль за ним из снега будто шарф.
Где ГАИ? Сказать бы им: «Держите...

Молчишь ты и смотришь сиротски.
Поникла твоя голова.
Слова потерпели банкротство?
Не те, значит, были слова.
Не так, значит, сердце стучало,
Не те были мысли в мозгах,
Не то твои очи кричали.
И дело совсем не в словах.

Куда ты смотришь свысока,
Ума свивая изреченья.
Кругом страдания--тайга,
И ум --болото в заточенье.

Попробуй выйти за предел
Усталых мыслй частоколом,
Своей судьбы приняв удел
И не умом,а сердца словом.

И ум сквозь сердце протятуть
По этой нити--славя Бога,
Увидеть тот искомый путь,
Которым шел ты от порога

Рождения в земной семье,
И выбор был твоим исконно
Всех тех дорог,что по земле
Ты пропахал с судьбою тонны.

И женщин тех,что ты желал,
Любил,ласкал и ненавидел...

Ах, музыка бывает так кратка!
Минута – умирает ее звон.
Но образ музыки не меркнет никогда,
И остаётся мой навеки он!

Когда мелодия нежна и высока
И на душе все легче и светлее,
Мне музыка напомнит облака,
И мир вокруг покажется милее.

Коль грозен звон, а звук жесток,
Тогда собой он нежность заглушает:
То буря в море корабли бросает
На юг, на север, запад и восток.

А если образ музыки шутлив,
И далеко ушёл посланник тьмы и ночи,
То это доброты шальной прилив
Раскрыл любви...

Что ни говорите, а комплекс вины
Живёт в нас, как в шизике мания,
Иначе Иуда с родной стороны
Не шёл бы к Одолламитянину.

Из дома прогнал непоседливый нрав,
А может быть, совесть замучила
Иль страх пред отцом, что Иаков, прознав
Про Осю, замочит по случаю?

За двадцать монет похотливый сатир
Взял в жёны дочь Хананеянина.
Она родила. Сыну имя дал - Ир,
Короткое как восклицание.

(Кукушка-провидица, Леты кума,
Годков накукуй на прощание.
Кукушка...

Матушка-земля, спаси,
Род “блаженных” на Руси!
Коли их средь нас не будет –
Превратятся в волков люди…

***
Зря выдумывать не стану,
Знал, когда-то, я Ивана:
Пива он не пил, не дрался;
Ходил, вечно улыбался;
Жил, не ведая печали –
Все его ”блаженным” звали.

Кто жалел его, кто странным
Чудаком считал Ивана
(Говорят, он духов видел),
А был тот, кто ненавидел.

Кликали его Егором:
В жизни он немало горя,
Как полынь-воды, напился -
Вот на люд и обозлился.

Как Ивана...

И воспел Давид песнь Господу в тот день,
Когда Бог от всех врагов его избавил.
Но любой плетень отбрасывает тень,
И Давид не исключение из правил.

Мы послушаем его благую песнь.
Победителей, хоть говорят, не судят,
Но попробуем понять, где в песне лесть,
А где просто царь мозги вправляет людям.

«Бог – моя твердыня, крепость и скала,
На Него я в своих действах уповаю,
Ограждение моё, копьё Он и стрела,
Меч разящий (то есть всё, чем убивают).

От всех бед меня не раз Спаситель мой...

Сказал Иегова: «Вытеши
Скрижали две Моисей,
Подобные тем, что в кипише
Разбил ты, Моих вестей
Ты в мир не донёс, обидевшись
На глупый народец сей.

На этих скрижалях каменных,
Как вышивку на атлас,
Я новые, что и ранее,
Слова напишу для вас.
Читать их перед собранием
Священникам Мой наказ.

Готов будь назавтра с солнышком
На гору Синай взойти,
Скрижали возьми и пёрышко
За Мною стенографить,
Стучать молотком по колышкам,
Ведь камень тот не графит.

Для лёгкого восхождения...

Уж не знаю, чем Зифеи так Давида невзлюбили,
Разве что его евреи распоясались дебильно,
Ведь Давид по всем пустыням не один ходил – с обозом.
Вот они и шухарили, разоряли птичьи гнёзда.

Возмущённые Зифеи, лишь Давид нарисовался,
Донесли царю келейно, что Давид у них скрывался:
«С ним мальчишки из рогаток разоряют гнёзда птичьи...»
С рук спустить такое гадко, даже как-то неприлично.

Встал Саул пошёл в пустыню, взял три тысячи отборных
Он мужей из Израиля, чтобы всыпать непокорным...

Взял Израиль всё своё без остатка
В путь и в Версавию свёз,
Богу отца своего Исаака
В жертву барана принёс.

До государств, их полиций, законов,
Жить не дающих совсем,
Каждое племя другим без урона
Свой почитало тотем,

Дух возводило до статуса бога.
Тот среди прочих богов
Жил, никого не цеплял и не трогал,
Был лишь со смертным суров.

В рамках приличий общинных туземцев
Дух первобытный держал.
До исступленья шаман в ритме скерцо
Бился, дрожал и визжал,

Словно свиньёй...