Обжигаться

Она сказала: «Он уже уснул!»,—
задернув полог над кроваткой сына,
и верхний свет неловко погасила,
и, съежившись, халат упал на стул.

Мы с ней не говорили про любовь,
Она шептала что-то, чуть картавя,
звук «р», как виноградину, катая
за белою оградою зубов.

«А знаешь: я ведь плюнула давно
на жизнь свою... И вдруг так огорошить!
Мужчина в юбке. Ломовая лошадь.
И вдруг — я снова женщина... Смешно?»

Быть благодарным — это мой был долг.
Ища защиту в беззащитном теле,
зарылся я...

Она у Бога, я - в краях земных,
Она ко мне приходит с высоты.
У нас один Детёныш на двоих,
И боль одна о нём, и все мечты,
И мы по-женски с нею говорим,
Рождаем стих под сигаретный дым.

Декабрь был слезлив и добродушен, и хроника о хрониках молчала, и аспид-СПИд, молвой обезоружен, - жестокостью не жал жалея жало.
И так бездомно, так бездумно было... И пить, и петь, и в пляс, и в плен хотелось. Вмиг вихрем по кружалам закружило, прелестницы подмигивали мило дарами даром исцеляя тело...

Случилось волшебство средь бела дня.
Открыв «Bechstein», ты мне поведал о…,
И: «Lettre a france» - вошёл в меня,
И овладел всецело естеством…

Неспешно восходила на алтарь,
Где жрицами века - всего семь нот.
В артериях вскипала киноварь,
Восторг сочился и струился пот…

Срывались с губ каскады нежных слов,
То трепетала бабочкой душа,
То в ней рождался диких предков зов,
И обжигала мысль: принадлежать!

Инстинкты, импульсы, рефлексы - в раж!
Маэстро, я прошу, играй ещё...

Не запрудить ладонью реку,
Не сосчитать на небе звёзд.
Но всё возможно человеку,
Который верит в сказку Грёз.

Здесь чудаки лишь верят в Грёзы,
Их жизнь за это больно бьёт.
Тем учит — сказка несерьёзно,
О чудесах она нам врёт.

Жизнь, в боли души обжигает,
И бьёт кувалдой тяжких дней.
Ударив, шлаки все сбивает,
Оставив вмятины на ней.

И холодом потерь окатит,
Иль закалив, иль изломав.
И если силы в душе хватит,
Пройдём мы всё, Грёз не предав.

Мне в час тревог и потрясений...

Времечко вечернее,
Чуть подслеповатое.
Шлёт тепло последнее,
Солнышко закатное.

Мы идём по улице,
С милой идём рядом.
Милая волнуется,
Обжигает взглядом.

Ты моя хорошая,
Умница, красавица!
Статная, пригожая,
Как же ты мне нравишься!!!

Мне хватило взгляда,
Чтобы стать твоим.
И идём мы рядом,
О любви молчим.

Мы идём по улице,
Спустя много лет.
И женой любуюсь я,
Краше её нет!!!
Марковцев Ю.

Я так давно не верила в любовь,
что, кажется, готова всё простить:
мороз и одиночество веков,
отчаяний и горя дикий крик,

все дни, когда никто не включит свет,
когда свеча не греет и не жжет,
когда не бьётся сердце, а рассвет
не хочет, не включает, не придет…

когда по венам сталь, а боль в висках
уже не будет дуло обжигать…
когда не надо! не поможет! ах!
и душу мне назад не отыграть…

когда на липких лапах февраля
и в грязных лужах луны догорят,
когда вы и не знали про меня...

Растолкало с утра ожидание.
- Ну чего тебе только не спится,
От сна тёплая заря алая,
Дорогая сердцу девица?

Позвала в царство снежное:
- Затеряемся в поисках чуда?
За чертой пространства и времени
Поцелуй обжигает губы.

Миллиарды звёзд ночь морозная
В тёмном небе рассыпала пылью.
Засверкало чистое золото
В глазах милой коварной хитринкой...

С неприкаянной
Страстью
Поэта
Облегчив
От червонцев
Карман,
Вечер,
Ночь
И остаток рассвета
Я провёл
У заезжих
Цыган.

Хоть Марина
И хмурила
Брови–
Было, было,
На что
Посмотреть:
Опьянённый
Вином
И любовью,
Щедро сыпал я
Звонкую
Медь!

Ни один
Обойдённым мной
Не был:
Бусы, серьги –
Принёс,
Так дари!
Был костёр
Вышиною
До неба,
Были пляски
До самой
Зари.

Было весело,
Как
В балагане,
И плескалось
Вино
Через край...

Окутаны тропы вечерней прохладой....
На свет, обжигаясь, летят мотыльки.
А зори, а зори чаруют усладой
Души вдохновения жизни-реки.

Лазорево небо, зовущие звёзды,
Иллюзий, сокрытые в нижних мирах,
Ведут за собой мотыльковые годы,
Пока не рассеют иллюзии в прах.

Хоть принцип один, но законы иные
Космическим ветром щекочут мозги.
С Любовью смотрю на луга заливные,
На тех, кто с иллюзии строит мосты.

Поэзия душ поведёт их на волю,
Оковы снимая одни за другим...
Счастливой дороги...

Ты почувствовала моё желание,
я почувствовал – твое смущение.
Я спел: люби меня до последней капли росы,
на веере ресниц неверного утра;
до последней унции золота
во взгляде благоуханного среднелетнего полдня;
до последней частицы растаявшего
медного мёда на ладонях тепла;
до полной пустоты слов о нас,
как о разнице в этой вселенной дождя.
В крабовидной туманности снов раскачивалась
бригантина холода –
под одним одеялом
из, режущей глаз, белизны февраля,
запечатли на кончиках...