Обрывать

Твое сакральное тепло пробило умирающее сердце током.
Из чаши нежного цветка любви святая сила затрепетала,
Любовь связала нить, что на краю обрыва от паденья в бездну удержала.
Любовь спустила трап с Планеты Той..,
И ты становишься Звездой, что вверх летит противу ветра.
Наш галактический ковчег открыт для всех,
Но мало тех, кто погружению в материю полёт предпочитает.
Не нужен им простор Души, в темнице тела привычно прозябают.
Мгновенья озарений они желудку уступают.
Кроты пустот...

По лесу рыскал в поисках зверей,
Хоть сытый, но ужасно злой
Волк-одиночка (свет не видел злей),
Не зная, где найдёт покой.

Едва не откусил у зайца лапку,
А белочку чуть было не загрыз…
Весь муравейник лапами в охапку
Без сожаления с обрыва, вниз.

Чего же сытому, казалось, не хватало?
На сей вопрос волк заявил сове:
«Я злость свою, коли уже достала,
Решил срывать на всём подряд зверье!»

Сова, зевая (так как днём лишь дремлет):
«Я слышу где-то справа, там, в кустах...

Стволы склоняются к тиши озёрных вод,
Поклонов ждёт от флоры мрачный Хронос,
И зависают над крутым обрывом кроны,
Не помня, что манил их небосвод.

Кора деревьев рассыпается в труху,
Корней канаты держат всё слабее,
И брёвна гонит лесосплав на берег,
Где их встречают тополя в пуху.

Но саженцы полны забот и планов –
И рвутся ввысь, не ведая сомнений,
Им не понять неторопливой лени
Стареющих у пирса великанов.

У ромашки характер загадочный,
Лепестков, обрывая букет,
Предсказаньем поманит, и сказочный,
Белоснежный оставит свой след.

То любви накидает охапкою,
То июльским дождём захлестнёт,
Плюнет в след – не укроешься шапкою,
Поцелует – душа расцветёт.

А, как к сердцу прижмёт – удивляешься,
Ярким солнцем обрадует весть,
Если к чёрту пошлёт – растеряешься,
Облетает и гонор и спесь.

Нагадайте мне долюшку женскую,
Где любовью закружат поля,
Ночку тёмную, даль деревенскую...

Ночь обретает повадки зверя
В мартовских идах, в мартовских льдах,
Тающих сквозняками под дверью,
Там, где травы прошлогодней прах
С уст обрывается, кружится вьюгой
Неба свинцового, тенью дрожащей.
Тихо за стенкой уснула подруга,
Зимняя мягкость, снежная чаща.
Что говорить, разговоры сжигаются
В тонны молчанья дорог перебитых,
Холод весенний под окнами шляется,
Значит дышу еще, горлом отлитым
Из недосказанных песен с грехами
Напополам, из усталых словечек,
Костью заточенных, и...

«Я в прошлой жизни – птицей был!» -- вдруг у обрыва ёж
Вороне гордо заявил... Но та сказала: «Ложь!

Рождённый ползать – не взлетит! И в жизни той иной,
Полёт ежа, ежей -- претит Природушке самой!»

Но гордый ёжик: «Темнота! Ре-ин-кар-на-ци-Я!
Тебе же лебедь не чета! Вот так летал и я!»

Куда б завёл ненужный спор, кто знает, но прервал
Сей "философский" разговор, кто между ними встал.

(Медведь на этот же обрыв взобрался по нужде.)
Крылатая, про спор забыв, вспорхнула...

Поверь… Ну, надо устоять,
Не меть себя бездумно в пропасть,
Всей Боли не переиграть,
Остынь. Оставь тех чувств убогость.
Возрадуйся, ты не один,
Прочувствуй Божее присутствие,
Властитель судеб, Господин,
Он даст тебе Свое напутствие.
Жестокостью сей мир не мерь,
Ведомый совершенно Богом
Без Бога не откроет дверь
И не укажет он дорогу…
Не мсти ему, не падай в тлен,
Не связывай ты с ним заботы,
Ту просто Богу себя вверь,
И все. И не своди с ним счеты…
Иначе, что ни шаг – враги...

Передо мною тело хрупкое красуется,
в змеином вальсе изгибая стан.
Луна украдкой свысока любуется,
и ветер дарит сладостный дурман.
Соленая роса узором с неги, стекая,
окропляет жаркую постель. Играя, твои руки -
нежные побеги в объятиях моих находят колыбель.

Изнеможенных в трепетных порывах,
нас охлаждают волны бытия, и мы летим,
как птицы над обрывом, а впереди Обетованная Земля.
В ночи в усладе шелестят листвой
слова безумных, словно в полусне.
Земля Любви хранит для...

Ступеньки ржавые.
Безумие, сижу на них.
Не удержала я
В ночи безумный бег
У речки медленной
Где камыши услышат миг
Всех криков ветреной
«Я не вернусь к тебе!»
Да, плакать хочется,
Ведь с болью обрываю я…
А Сердце строчится
В той рифме без конца.
И как мне хочется
Забыть, что пропадаю я.
В святой бессоннице
Где плещется вода.

Однотонный спектр слабеющего дня –
повторение пройденного –
здесь я, как я,
как пустота начала и конца,
заточенное в камень сердцебиенье.
Мёртвоплывущая ткань земли.
Где твои дети, весна?
Твоя душа, разлившаяся кошачьим “мяу”
у поверхностного натяжения луж
цвета грязного асфальта,
как художник смотрит в абстракцию берёз,
цветущих каплями влаги,
в Мафусаилов век замёрзших в танце звёзд,
в воздушный хлопок переменчивого неба,
в персиковую предвечернюю смоль,
в чёрный гранит...