Никем

Веди меня туда, где звезды сложили острова...
Возьми меня туда, где можно не думать о словах...
Колдует ночь под лунным светом, я слышу шепот фраз...
По коже дует теплый ветер...
Нет больше никого на свете, кроме нас...

Рядом нет никого.
Значит, некого больше винить.
Кто был «кто» – стал «никто».
Бесполезно вопить.

Рядом черная пропасть.
И прорыв. И без счету потерь.
Завращалась дрендоута лопасть.
Возгорается дверь.

Вокруг никого,
узнав однажды тебя,
теперь только ты...

Не пожелаю никому
Однажды потерять ребенка,
Уж лучше пережить чуму,
Чем слезы вытирать пеленкой

Первого апреля никому не верю.
Верил, очень верил я в иные дни.
В триста шестьдесят четыре
полон был доверья,
Настежь душу с дверью – только загляни!
Заходили многие – робко и смущённо,
Или по-хозяйски, не вытерев сапог.
Наносили грязи, ругались возмущённо,
Плакали в жилетку, пили пьяный сок.
Мало кто и радовал встречною открытостью,
Удивлённой радугой и ручьями глаз.
Вот лапшу мне на уши
с осторожной хитростью
Поварята вешали много-много раз.
Были и такие гости дорогие...

«Никто рыдать не станет».
И я закрою дверь.
Пусть в неизвестность канет
Вся жизнь моя теперь.

Дубы стоят гурьбою.
Пойду, забыв уют.
Мы не споём с тобою –
Метели мне споют.

Всё так же снег летает
И жёлтый свет в домах.
В посёлке холодает
И льдинки на губах.

«Никто жалеть не будет».
Что ж, уходить пора.
Всё так же вас разбудит
Вчерашний день с утра.

Расправиться с долгами –
Всю душу заложу.
Осыпанный снегами,
Я в завтра ухожу.


Сквозь ветра вой и стужу,
Всё громче...

Там, где нет никого —
Зарожденье начала,
Где таинственна тишь
И замедлено время, —
Там лишь ждут одного...
С бытием обвенчалась
Новизна, — в ней малыш, —
В недра вложено семя.

Мы блуждаем умом
И случайно приходим
В эту точку возврата,
К истоку себя...
И над белым листом
Знаки в воздухе водим,
К неизвестному брату
Мост из слов возведя.

И девочка с печальными глазами,
В которых вечно бездна отражалась,
На миг явилась в этой страшной драме,
Среди поэтов где-то затерялась.
Они ее ласкали и жалели,
И вряд ли принимали, понимая,
Они уже совсем иных хотели,
Ее в экстазе к звездам поднимая.

Она им пела о любви и снеге,
И было одиночество ужасно.
И вот тогда, в том черном диком небе,
В той темноте она была прекрасна.
А что потом с ребенком этим стало?
О том скупые строчки протоколов,
Одна за всех и против всех стояла...

Сидел я, никого не трогая,
Но на меня наткнулся вдруг,
Привычной шествуя дорогою,
Стальной и вороненый жук.

С таким внушительным сомнением
Он на меня в упор смотрел,
С таким начальственным презрением,
Что я невольно оробел.

Он мне в глаза, как барин, вперился:
«Тут все должны мне по рублю!»
И лапкой на меня примерился:
«Сейчас возьму и наступлю!»

Я понял, как сейчас накинется.
Бездельник, скажет, и вахлак.
И умиленно отодвинулся –
Начальство все же, как-никак.

Какие же все женщины холерики.
Муж ночевать с работы не пришёл.
Жена всех обзвонила и в истерике,
Пьёт валидол, жене нехорошо.

Мать принялась, обняв её, поглаживать
И успокаивать по мере сил.
- А может, ничего здесь нет ужасного,
И он попал лишь под автомобиль?

Катается себе на скорой помощи,
А ты тут изводить себя должна...
Ты, дочь, беречь себя должна, запомни, дочь -
Больная никому ты не нужна.