Ни сказать ни объяснить ни передать

Вспомним про заклятие «херем».
У евреев нет его страшнее.
Только оборзевшие совсем
Иль кретин в четвёртом поколенье

Смеют предписанье нарушать.
Требует закон тот «охеремший»
Поголовно жизни всех лишать
До птенцов, забившихся в скворечню.

По этимологии - «гарем»,
Отгороженный удел, что значит
Посторонних не пускать (как в Кремль,
Где скопцов что сорных трав на даче.)

В жертву Яхве следует снести
Всё, что от меча спастись не сможет.
Всех, кого загон в себя вместит,
Надо...

Песен не стало. Лишь визги и писки.
Блеют, мычат, как на скотном дворе.
Розово-красный куст тамариска,
Что ты мне шепчешь в гнилом октябре?

Близких не стало людей. Обелиски
Выросли или простые кресты.
Розово-красный куст тамариска,
Не у последней с тобой мы черты?

Рыщет ли ветер в листве или рыскает,
Кто бы тоску мне мою объяснил?
Розово-красный куст тамариска,
Не из последних мы держимся сил?

2004г.

Когда в душе пустырь - и то от Бога,
Ты маешься, желает мысль вникать,
Но… ничего. Молчит твоя дорога.
Судьба себя не хочет проявлять.
Так тянется… все словно затаилось,
А хочется немалых перемен,
И тяжела столь длительная милость,
Когда ничто тебя не хочет в плен.
А хочется хоть как-то, хоть куда-то,
В какие-то ворота, но войти,
Судьба молчит, нигде тебе не рады,
Куда ни кинь - шлагбаум на пути.
Затишье в Боге - вечно к перемене,
Большой иль малой… может быть к крутой,
Оно средь...

Мадиамский стан в долине
Грозным воинством стоял.
Гедеон же знал - отныне
Бог евреев не отринет...
А народ всё прибывал.

На военные те сборы
Привалил и стар, и млад.
Ополченцы очень скоро
Всю заполонили гору
Под названьем Галаад.

Даже Бог с душевной мукой
Должен был тогда сказать:
"Гедеон, такая штука:
Не могу Я в твои руки
Мадианитян предать.

Слишком много пришло биться...
Я ж хочу наоборот,
Дабы зря не возгордился
От завышенных...

Для судьбы равнодушной и ветреной
Одинаковы все, как один.
Счет ведем, кто полушкой, кто метрами,
Проклиная боль согнутых спин
Наживаясь на проданном воздухе,
Стало золото верной ценой.
Все свои бестолковые промахи
Объясняем чужою виной.

В мишуре дорогого убранства
Веселится беспечная знать.
Но кому-то не выдержать пьянства
И калекой юродивым стать.
Не предскажет годины проклятой
В высоте колокольная медь.
Быть Христу на Голгофе распятым,
А вдове суждено овдоветь.

Дует зло...

Наглый дождь...
Бьёт стрельбой по лицу!
А потом...
Стекает, водой по стеклу.
Но вообще-то...
Похож на мелкий снег.
Что летит под фонарём...
И оставляет свой след...

Необратимо.
Тебя теряю почему-то...
Не понимаю почему я?
Не вникаю в суть.
Ты смотришь на меня...
И тут же мимо: "Я теряю тебя".
Необратимо как-будто,
Передо мною мнимый путь

Ветер всё...
Рассказал про тебя.
Знаешь я...
Всё это знала сама.
Ты конечно,
Не должен объяснять.
Так о чём нам говорить...

Целовал первый снег
Еще тёплые щёки земли.
Мой разбитый ковчег
И огни маяка отцвели.

Видно, что-то не так,
Если вновь разгулялись ветра,
И, ослепших нас, мрак
За собою ведёт до утра.

Значит, кормчий опять
В нужный час на посту задремал.
Что теперь объяснять? -
За окном и на сердце - зима.

Мысль в подкорке у нас формируется
И приходит к нам как наваждение.
Неслучайно, гуляя по улице,
В подворотне мы ждём нападения.

Предлагается если купить кирпич,
И вопрос задаётся: не курите? -
В грязь швыряется маска приличия
И бежится легко без секьюрити.

Ну, а если братишку вы кинули,
Подложили свинью иль ославили,
Будет виться над вашей могилою
Тень убитого ранее Авеля.

Шёл Иаков на стрелку барханами,
Его встретили ангелы-ратники.
Это место назвал он Маханаим -
Ополчение...

…Так без Маркса всё стало ясно мне,
Объяснилось само собой,
Как сменился другой формацией
Первобытно-общинный строй,

Где язычники некрещёные
По понятиям жили всласть,
Как землицу они прощёлкали,
И откуда напасть взялась.

«Государство и революция»
Наш Ильич сгоряча писал,
Государство подверг обструкции,
И без власти пожить мечтал.

Только жизнь все его идиллии
Порешила, как спецотдел,
Показала, что власть дебильная
Много лучше чем беспредел.

Власть презревшему и беспутному...

Двенадцать глав царь лез на пьедестал,
А на тринадцатой пришёл я к мысли,
Под чью б диктовку Книгу ни писал,
Но был тот жрец Давида ненавистник.

Самолюбивый выше всяких мер,
Пример другим в маниакальной злобе,
С овцой – сентиментальный лицемер,
Он и детей растил с себя подобьем.

Я про инцест речь даже не веду,
Круг для любви в дворцах настолько тесен,
Что все там друг у друга на виду,
И самовырождаются все вместе.

Все дети плодовитого царя
Родня по крови лишь наполовину...