Невесомый

Привет, дружище, близкий мой далёкий,
В какой разлуке нам теперь ни быть,
Воспоминанья о былых попойках -
Прочнейшая связующая нить.

В каких подвалах мы б ни застревали,
В казарму возвращались до зари.
Нас перепить с тобою мог едва ли
Сам Антуан дэ Сент-Экзепюри.

В России я летаю на форсаже,
Со мною здесь российские друзья.
С сравненье даже с нашим экипажем
Непьющими друзей назвать нельзя.

Любимый их напиток ликёр-шасси,
Что наливают прямо из канистр.
Я так тем шасси давечь...

В потоке очищающего света,
В пространстве ярко-голубом,
Где тело невесомо, мыслей нету -
Души бессмертной вечный дом!
Где нет ни страсти, боли тоже нету,
Желаний Мира, зависти и зла.
Душа спокойна, она лечится -
Чтобы продолжить с телом
Дальше путь земной могла.
И слезы очищения что выстраданы
Смывают с сердца тяжесть
Мир, покой даря. И просто все,
Когда ты тихо скажешь себе,
Другим - своим, чужим, -
Прости меня, я люблю тебя...

Твой сон, как расплавленный солнечный мед.
Я буду смотреть на твое, отлитое невесомостью, тело,
До розовой дымки полей в стеклянном зрачке каменной кладки.
Легкость небесных вод
Качнет твоей рукой, снежной уляжется пеной
В ногах, в сосредоточенье
Судорог шелковых нитей рассветной рубахи.
А когда нежный мрак упадет с твоих век,
Глаза наполнятся жаждой цветущего дня,
И вспыхнет герань на окне
Ароматом садов, возведенных летним дождливым сияньем,
Я смахну с твоих плеч ночной пепел и свет...

Когда-то у меня были крылья, да, я точно помню, как опираясь на воздух,
раскуренный сахарной черемухой, несся беглой искрящейся музыкой
сквозь рябиновую кровь солнца и набухающие гроздья садов –
словно ожившие пассажи Рахманинова, словно магия тонов с картин Тёрнера –
они были вырезаны ветром пунцовых роз и приставлены невесомой прозрачной ношей
за моей спиной, а потом, спрятаны от меня, пока я не научусь
страдать и любить, как в последний раз, пока любовь –
не станет единственной...

Всё чаще, чаще вспоминаю
Дни милой юности своей,
Из памяти их воскрешаю
В черты забытых мной людей

Забытых, некогда знакомых
Так много значивших тогда.
Пройдя от ликов невесомых,
От клонов - в образ бытия

Парадоксально! Я не знаю,
Но вижу их как наяву
И снова воздух тот глотаю
И снова чувствами живу

Вот так смотрю на них красивых
Весёлых, умных, молодых.
Тогда, во всю ещё счастливых,
И жить мечтавших для других

Ещё нетронутых утратой.
Уверовавших, что любовь
Им будет...

Я долго думал о тебе,
И ночью звездной сон приснился.
Как мы гуляем по траве,
И день лучами веселился.

Вокруг тебя,как ореол,
Кружили бабочки цветные.
К тебе я тихо подошел,
Сорвав ромашки полевые.

Пытался взгляд твой рассмотреть,
Но ярких бабочек мельканье,
Как бы пытаясь разогреть,
Мое дразнили состояние.

А ты ступая неспеша,
Легко скользила по травинкам.
Как невесомая душа,
Чиста,как детская слезинка.

И я не слышал голос твой,
Я ,будто, шел завороженный.
Я открывал...

Этот вальс заблудившихся снов и иллюзий,
Вдруг врывается в мир, занесенный снегами,
Но весна прорывается , сонные люди
Слышат музыку грез в той отчаянной гамме.

И эротики плен нас уже не оставит,
И останется с нами то чудо предчувствуй,
Этим миром Ярила проснувшийся правит,
Из объятий своих он уже не отпустит.

И в тумане, и в сне, и в забытом романе,
Только радость и нега от чаянья страсти,
Этот вальс заблудившихся снов так дурманен,
И мы кружимся снова, от чар этой власти

Нас...

Какой свет сейчас видишь ты?
Как закат проникает в твое окно,
расплавляя лучом твое сердце?
Я же тону в синем взоре твоем,
мерцающем надмирным серебром,
поднимаясь на планы Души.
Между нами нет лет,
Нет эпохи стены,
Цепей нет рассудка и рока.
Между нами – лишь твёрдость и невесомость крыла.
И Любви полнота – нам награда.
Квадрат переходит в крест,
Крест – в бездонную сферу.
Кончается великий космический год…
Молчите пигмеи!
Космос пожирается мировым пожаром.
Наступает...

Тишина выходит из тени, тишина моих слов, бессвязных лучей
заходящего солнца. Лунного крика овал – ночная аэрография –
мертвенной желтизной выливается в автоматический ритм письма. Воск свечей –
запах удушливых нот –
плавится смертью огня
в янтарно-кофейном брожении.
Томас Стернз Элиот
говорил – каждое стихотворение есть эпитафия –
но для меня –
свидетельство о рождении;
сладость бега без ориентиров по музыкальным дорожкам иллюзорного
каталога звезд; зона
повышенного возбуждения...

Капелью фиантиовой с ветвей слащаво-прелых стреляет пенье птиц.
Бальзам весны съедает черный снег, и мне, уже неважно
откуда дует ветер…
Разливом лаймовым реки смывает берег склизкий.
Клубится сонно-ржавая
трава, и я срываю лепестки рассвета,

чтоб ими устелить твою прогулку в дождь,
когда созреет невесомость шага.
И дальше, дальше будут хороводить
с тобою липы, вязы и дубы, пока идешь
ты и качаешь солнце на руках,
огонь зачаточного плода

лета, прижав улыбку теплого луча
к нагой...