Неважно успеть бы

Мне жаль глупцов - они не виноваты,
Что им Господь совсем ума не дал,
Зато из них хорошие солдаты
Выходят: ведь не люди, а металл!
Куда там дуболому Урфин Джюса
С его сверх-деревянной головой.
И ведь по сути это дело вкуса:
Солдат простая кукла иль живой.
А полководцам, в общем-то, неважно,
Кем воевать. И нет на них вины!
Тут главное, чтоб был солдат отважным
И чтобы о Войне он видел сны.
"В атаку, мать твою!" - И без сомнений
Бросается в пыл битвы рядовой...
Действительно, зачем...

За бред идей и мыслей вшивость -
что чужды русский ей и жид
Европа под нацизм ложилась,
теперь - под Штатами лежит


на штык нанизанною догмой
ПРАВ ЧЕЛОВЕКА И СВОБОД,
взывая:"Как же так,о Бог мой,
хотелось - НАД...,
а вышло - ПОД...?"


Народ осанну миражУ пел,
и с верой в символ правоты
он молча зарился на жупел,
как будто в рот набрав воды.


Не видя явных бутафорий
с окраин и периферий,
на пропаганде и афёре
спланированных эйфорий.


С готовностью к внезапной стычке...

Этот мальчик в курточке оранжевой
Тонок и красив, как стебелёк.
Я его от ветра загораживал,
От дождя осеннего берёг.
Этот мальчик умно мне кивает,
Самое смешное вспоминает,
Мило шепелявит про дела, -
Как в огромном доме вместе жили,
Сладости запретные делили,
Мчались вскачь, кусая удила.
Мальчик подрастал, тянулся к свету,
Вслед зиме накатывало лето,
Мальчик стал прилежный ученик.
Он по школе шествует отважно,
Жаль, что с каллиграфией неважно
(Ту премудрость сам-то не постиг...

"За матерей, за родственные души,
Неважно в каком возрасте детей.
Прошу тебя! О, Господи, послушай!
За наших сыновей и дочерей.

За тех, кто дарит счастье на рассвете,
За тех, кто заставляет нас страдать".
За всех людей, живущих на Планете,
Молилась у кроватки детской мать.

Художник Борисов в делах и трудах,
Он пишет и пилит, бормочет, строгая.
Холодный туман на недальних прудах
Венчает собой окончание мая.
Зима откатила, весна отцвела,
А лето ещё у природы во чреве,
Но те же заботы и те же дела,
Как мысли о жизни, о чести и вере.
Работай, художник, Бог в помощь тебе.
Не худший удел мы избрали с тобою.
Мазок и строка породнили в судьбе,
А жизнь и работу назвали судьбою.
И всё-таки свято твоё ремесло,
Нас творчество пряником потчует редко…
Неважно...

А с батюшкой не то чтоб выпивали,
А попросту, по-русски надрались.
Согласно и не слушая, кивали
Постичь пытаясь эту нашу жизнь.
А эта жизнь краями обтекала,
То смехом доставая, то нытьём,
Не умещалась в сложные лекала,
А познавалась бытом и нутром.
И не акафист пели, а про Стеньку,
Ботинками по лужам топоча,
И в рассужденьях упирались в стенку,
В неё же кулаками грохоча.
В ответ звучало горькое молчанье
И встречных улюлюканье и смех,
А наше развесёлое начало
Переплавлялось в не...

Как бы не сделал — неправильно будет,
И пожалеть, всегда будет о чём.
Шар Земной вертится, а с ним и люди,
Ниши свои, заполняя на нём.

Видеть проблем, не желая чужих,
Все своим заняты, в круге своём.
Счастья себе и для близких своих,
Строят упорно на шаре Земном.

Мир бесконечен, за точку отсчёта,
Можно любую взяв, центром назвать.
И для себя, центром мира кого-то,
Или себя самих, будем считать.

Мир что вокруг нас, для нас умрёт с нами,
Мы в нём исчезнем — он в нас пропадёт...

Как всё было – едва ли забуду.
Упаду в молодую траву.
Пожалею себя, что не буду
Я таким никогда наяву.

Пусть судьба ничего не пророчит,
И видать потому – посему.
Ухожу в соловьиные ночи
До какого-то странного СМУ.

Там ещё не погашены окна.
Чуть притронусь щекою к плющу.
Похожу, поброжу вдоль да около,
Покричу, постучу, посвищу.

И откликнется юная пава,
Осторожненько щёлкнет замком.
Только строгий взыскательный папа
Пролетарским грозит кулаком.

Мы ещё не такое видали...

Я люблю, когда в лёгких строках
звуки строятся в нотную табель,
на твоих оставаясь руках
благовестом рифмованных капель.

Я люблю их писать для тебя,
и дарить их тебе не случайно –
я ни дня не живу, не любя,
и не делал из этого тайны.

Каждый вдох мимолётный ловлю,
все желания предвосхищая,
потому, что тебя я люблю,
каждый выдох тебе посвящая.

Я люблю тебя, выключив свет,
и при свете люблю, как мальчишка.
Мне неважно количество лет –
так упала капризная фишка...

Разбила весна мне об голову
зеленую бутылку хлорофилла,
и разлетелись
яркие брызги штрихов
по холстам памяти
и внутреннему киноэкрану
воображариума.

Серебристыми лучами
раскарандашив секунды
до отлета от базового восприятия,
протяженности между объектами чувств
зазеркально изменились
и все желанное
примагнитилось друг к другу.

Мы ныряли в океан экстаза,
чтобы ощутить пульс глубин...
Но это после потери сознания,
когда было ощущение,
что даже расплавились
мировые константы...