Нет больше человека

Два человека есть у каждого на свете,
Которые дороже всех других.
Они – отец и мать нам. Мы – их дети.
Их дом для нас – святая всех святых.

Мы часто обижаем их, считая,
Что знаем лучше, что мудрее их.
И лишь потом, увы, мы понимаем,
Что нет мудрее двух сердец родных.

И если в вас обида накипела –
Избавьтесь от обиды поскорей!
Вы прогоните прочь её из тела,
Ведь нет роднее этих двух людей!

Им ничего взамен от нас не надо.
Оберегают нас любой ценой.
Умеет мама обласкать одним...

Бежит тревожная вода,
Бежит за далью в даль.
Я говорю воде: «Куда?»
В моих глазах печаль.

А дальше, что? Придет беда…
Зачем спешит она.
За тот мосток, за города
Уносится волна.

Река меняет день на ночь
В сомнении большом.
И очень хочет нам помочь
В стремлении своем.

И мы стремимся все успеть.
Недолог жизни век.
Оставить след и умереть.
Так создан человек.

Нас людей в этом мире, всё больше.
Друг от друга всё дальше живём.
Жить стараемся лучше и дольше.
И по жизни не вместе, а рядом идём.

Каждый мир свой создав, им живёт.
И желая добра всем, за близких болеет.
Мимо боли порой не заметив, пройдёт.
После, может быть горько о том пожалеет.

Равнодушие стало обычным.
Люди крУгом, своим лишь живут.
Дорожат миром маленьким, личным.
Его гордо огромным, великим зовут.

Да, есть мир целый в каждом живущем.
Есть в нём звёзды и солнце сияет...

Я страшный человек, ужасный монстр,
Чудовище, зажатое тисками.
Я в ножнах нож, что обоюдоостр,
Опасней чем в праще зажатый камень.

Ведь стоит лишь освободить тиски,
Нож вынуть, запустить меня как бульник –
Хватать начну прохожих за грудки,
Трясти, всем объяснять, как их надули.

Давида нет, меня чтоб раскрутить
Пращою в цель, бить ножкою от шкафа
И мною черепушку раскроить
Моральному уроду Голиафу.

Но верю я, придёт издатель мой
И весь мой пафос вырвется наружу,
Где отомрёт...

Все, что создано мною по пьяни -
Уничтожено – сожжено, сломано.
Что «приход» нашептал мне на грани -
Стерто с памяти, в бездну низложено.

В ту дыру, где вскипают и рушатся –
Страсть, да гонор - певцы подсознания.
Мной безжалостно всплески их душатся
Отправляя в пределы изгнания.

Где исходят слюною от бешенства.
Утверждают, молят, слезно просятся. –
Ты, мол, наш! Не фиг тут ерепениться!
Только скажем – и мордой в грязь бросишься!

Будешь ноги лизать, всем кто дозу...

Ах люди, люди — человеки,
Что ж иногда вы злы ко мне?!
Устал и тяжелеют веки,
Я отдохну от вас во сне.

Со всех сторон кричат, толкают,
Всем я мешаю и во всём.
Здесь снисхождения не знают,
Давно забыли здесь о нём.

Собою люди вы живёте,
И на чужих всегда сердиты.
Охотно в души им плюёте,
Когда они для вас открыты.

А я ведь тоже человек,
Пусть я везде и всем чужой.
Среди людей мне жить свой век,
Жить как и все — самим собой.

Ах люди, люди — человеки,
Нет, всё ж не все вы...

В диком мире страстей, в этом крае безумств
Я тебя обрела, чтоб счастливою быть.
Мир заполнен тобой, мир мой больше не пуст,
Бог разжег нам огонь и забыл погасить.
Я звала и ждала, милый мой человек,
Я тебя обрела на чуть-чуть иль на век.
30 лет на земле, 10- в сердце моем,
Благодарна судьбе, век вдвоем, жизнь вдвоем.

Я человек, предпочитающий иллюзии

Реальной грязи, смраду и разврату.

Гоню коня по пыльной Андалузии,

Любуюсь морем с палубы фрегата.



И не пугаюсь я реальных выстрелов:

В грязи, в песках - и в льдинах Антарктиды

Я выживу, я вынесу, я выстою,

Любуясь на сады Семирамиды.



И мне не надо большего и меньшего,

И мне не надо лучшей половины.

И, может быть, за это любят женщины

И слушаются рыцаря мужчины.

Все для человека, что Создатель создал -
На земле растенья и на небе звёзды,
Чтобы, умирая, те несли удачу...
Только через жертву, и никак иначе,
Человек тем даром пользоваться может,
Для тепла напялив содранную кожу,
Вырубая рощи на свои жилища,
Разговор особый про мясную пищу.

Даже хлебных злаков жатву и покосы
Без серпа представить невозможно просто.
Ритуалы, знаки святости, любови -
Сплошь меха и кожи... Не моргнув и бровью
Ради чувств, ведущих к близости интимной,
Оборвёт...

Жил да был человек на свете,
Он придумал себя в себе.
Но пригнал тучи в небо ветер,
Серо стало в его судьбе.

Человек в себя дверь закрыл бы,
Но в душе его нет дверей.
И пришли в него тучи-глыбы,
Наступил в нём сезон дождей.

И печально в душе — в ней осень,
Песнь осенняя птицы в ней.
Он пощады у Неба просит,
А оно льёт дождём сильней.

Небо-небушко, что же ты злишься,
Есть на всех в этом мире грех.
Человеку день-счастье снится,
В нём живёт колокольчик-смех.

Жил да был...