Не скули не плач

Тучи конницей лютою рвутся,
Небо блёклое тщетно скулит.
Даже солнце — разбитое блюдце —
Бьет осколками в лиственный щит.

В скопе тёмных громадин сверкнула
Звёздным светом могучая длань,
И свирепым раскатистым гулом
Тучи двинулись в смуглую рань.

Грозный клич... и ватагой громоздкой
Почву ливень копытит и мнёт.
Глина тает кладбищенским воском
И река в дикой пляске ревёт!

Где-то песня заветного клёна
Мерзко хрипнет от вопля зари.
Ворон жадный и смрадно-палёный
Сеет дикий и...

Муж запил. Дочка заболела.
Родной завод пошёл ко дну.
И ты, дошедши до предела,
Завыла в голос на луну.
Не эхом на сквозном просторе,
Что раскололо мир вокруг -
Тысячекратным волчьим воем
Откликнулась Отчизна вдруг!
Рыча, стеная, проклиная
И по-звериному скуля,
Она откликнулась – родная,
Допрежь безмолвная земля.
И бомж матёрый дядя Ваня,
С утра успевший залудить,
Стальными скрежетнул зубами:
«С волками жить – по-волчьи выть!..»

* * *

То бранная, то бражная потеха…
Ох...

Тишь степная окутала пылью просторы,
Оседает тихонько к земле пелена.
Эхо тронуло звоном пустынные горы
И рассыпались водною рябью колечки потухшего сна.
Сонно льётся в пустыне ручей серебристый;
Как зелёные ёжики клочья травы расползлись;
Солнце светит на скопище дюн неказистых,
И стремятся над бездной песков птицы ввысь.

Голые ветви, как обглоданные жаром кости.
Тишь кипит,
Ветер пылью дымится.
Оглашают долину хрипы волчьего воя и злости,
И порхает печально, крестя дол земли...

Забить любовь ногами не так просто,
Она живуча, сука, долго не сдыхает.
Скулит, трясется и шипит безосто,
Ползет на свист и ноги обвивает.

Глядит в глаза безропотно глупышкой,
Размазывая кровь, чуть слышно повторяет:
Прости меня за что - нибудь, малыш мой,
Ну ничего, мне ничего ... оно бывает.

Она готова оттерпеть, простить все муки,
Согласна на любые униженья.
Прощает ложь, идет на ухищренья,
Лишь бы любимые её касались руки.

Всё б позабыть, бежать от этой дряни,
Так все...

Братья светлые! Пришла пора!
Мы желанные гости народных чаяний!
Мы не станем больше скулить с заднего двора,
А придём прямо в столицу наших мечтаний!
Через главные врата мы пройдём громогласно,
Чтобы каждый, чтоб все осознали,
Что слова мои — не только слова, а опасность,
Звенящая острейшей сталью!
Я сам убедился в скудости душ
Священников и фарисеев,
Которые в болоте алчных нужд
Утопили заветный ковчег Моисея!
Гибнет в братоубийстве Палестина!
Неспроста зверствуют секарии во всех...

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?

Тихо скулил под закрытым окном,
С грустным, наивно-доверчивым взглядом.
Плелся насилу под серым дождём
Грязный щеночек, несчастное чадо.

С голода липнет живот к позвонку.
Мало что знает, обжёгся крапивой...
Всё же он рад и заре, и цветку,
Хвостиком резвым виляя игриво.

Тихо прилёг он под иву, заснул,
Телом дрожа и сопя потихоньку.
Снится ему забиячливый гул —
Братья и сёстры, скулящие звонко.

Дождик прошел и рассеялась даль,
Звезды рассыпались на небосклоне,
И отразилась...

Обрываются струны, и музыки слышится стон,
Странный призрак исчез, остается подобье тоски.
Музыкант, улыбаясь, уходит, пусть был он влюблен,
Но смотрю на него, понимаю, как мы далеки.

Ничего не осталось гармония сходит на визг,
И нелепая жалость нам страсть заменяет легко,
Что с тобою, мой ангел, откуда там стоны взялись?
Это облачный мой медвежонок влечет далеко.

Поплыву от забот и проблем, мне они не к чему,
Если музыки нет, что осталось еще нам хранить?
Обрываются стоны, я...

Из смурного леса вышел на поляну.
Белые берёзы, синь, да - тишина.
Лишь в соседнем яре стонет зной в бурьяне,
здесь гуляет дева, красная княжна.

В ягодках – кокошник. Каблучки – подковки.
Белыми руками рассыпает жар.
Надевай-ка, милый, свежие обновки,
выходи-ка, милый, в поле, там, где жал.

Здесь стальные жала буря разбросала.
Повтыкала жала в чёрный лоб земли.
Угольки пожара после красна шара,
после славной бойни в поле расцвели.

Птичка-пересмешник, тонкий голосок,
расскажи...

Однажды в юности я хотел
Хоть уродом, хоть калекой, но прожить
Отмеренное время
В гуще житейских дел,
Среди ординарности и лжи.
Хотел выклянчить дней у Бога
И дворнягою проскулить до самой смерти...
Но не нашёл я подходящего слога,
Созвучного прислужливым смердам!

Лучше слепым быть, чем зрячим,
Чтобы не видеть кровью омываемую сушу.
Я плюнул в лицо жизни, но получил на сдачу
Мерзость, разорвавшую на клочки мою душу.
После я не хотел уже жить,
Я хотел умереть в бою...
Теперь я...