Не надо жалости

Не говори и не будет жалости, за всё, что
осталось и хватит в будущем пряности,
соли или себя уволя, идти по лужам, в ле-
тний, слепой дождь, радуги гвоздь распря-
мили, им же тебя и убили, мало, хорошо,
сала ломоть , коры струпья, души прутья,
смерти как счастья желая, ну как ты родная?
успела? мерой стала или опять отстала, в оп-
оздании вида тумана твида, безопасности
прочерк, лажа, наоборот зараза, одуванчик,
подул ветер, вот и цел болванчик, был и весь
вышел, как кот, что...

Сейчас всё станет на свои места.

Год 1969… Мутный чулок коммунальной кухни. И на обшарпанном табурете:
кривая стопка бобин. Лента с зажевами. Горчичного цвета.
И на 4-й магнитофонной скорости (и это понятно лишь нам-тем!)
режет воздух голос Высоцкого…

Не знаю, с чего… но жестко торкнуло с размаха в ребра.
Больно привиделось сегодня.

Владимир Семёнович, разрешите, я просто побуду с Вами. Поодаль.


+


ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ


Я не люблю фатального исхода.
От жизни...

Я ровесник этих строк
и странно столкнулся по времени с их автором.

Мы прожили в параллели планеты ровно пять месяцев:
14 мая 58-го я родился, 14 октября 58-го он умер.

Наверное, поэтому стихотворение Николая Алексеевича Заболоцкого — это вся моя жизнь.
Я весь состою из этих букв. Но не как букварь.
А просто как тот, кто дышит и любит. И день… и ночь…



НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ



Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь...

Калька

Взвиваясь над назойливой толпой,
Стандарт сбывает крашенный Меркурий,
И дракул заражают красотой
Фигуры пустотелых дев и фурий.

Заверченные в глянец до плечей,
Сиреневою матовой прокладкой
Обжатые, глядят, и нет прочней
Уз ситцев кружевных изнанки гладкой.

В зерцалах бельеносных тьмы скелет
От пола источается, лелея
Гофриры лядвий меловых, паркет
Скользит крахмально с пудрами келея.

Венеция – обманутых юдоль,
А мы зане храним ее зерцала,
Чтоб вечная танцующая моль...

В ленивой грации уверенных движений,
Сокрыта мускул сильных злая мощь.
Он хищник, без предупреждений,
Понятно — зря его не трожь.

Он взгляд в глаза воспримет как угрозу,
И нападёт, став молнии быстрей.
Не знает жалости он, бесполезны слёзы,
Ведь хищник он — он родом из зверей.

Когда идёт он чинно к водопою,
Уходят в страхе все с его пути.
Но человек курок ружья рукою,
Нажал и зверь, не смог себя спасти.

Он хищник — и он о пощаде,
Не попросил, а грозно зарычал.
Убит — не пищи...

И ни хороший, ни пригожий,
Ты просто край, Любовь моя.
Я даже в ангеле несхожем
Найду черты дрянного дня.
Я прокляну тебя, немилый,
Ты будешь сызнова гореть,
А раскаленные в грудину вилы
Войдут в тебя, лишь стану петь.
Как затанцую ведьмой, не смотри,
Что кудри ядом разольются.
Достались чары от сестры,
Мне весело, а сердце блюдцем.
Ты разбивал его, ломал
И в пыль втоптал. Ну вот же радость!
И приходил, кружил и лгал,
Кляня влюбленную за слабость.
Ярмом на шею Не-любовь легла
И...

Не плачь, моя Голубка, не жалей.
Не надо нам ни жалости, ни злости.
Лучше вина в бокалы нам налей –
Ведь мы с тобою в этом мире гости.

И как гостям своим желанным,
Устроим праздник для себя в избе.
Никогда я не был таким пьяным,
Как сейчас, от близости к тебе!

Улыбнись, Голубка, посмотри –
Как к лицу тебе этот румянец.
Вот платок, свои слёзы утри.
Я тебя приглашаю на танец.

Пусть с годами уходят тревоги.
И пусть внуки растут, как грибы.
Мы с тобою идём по дороге,
Где навеки...

Скажи мне, Господи!
Скажи, чем я смогу помочь Тебе?
Ведь я обычный человек и смертен.
Как голос мой возвысить до Небес
И поддержать Тебя на Этом Свете?

Всегда у Бога мы чего-то просим.
Для этих просьб молитвы создаём.
В душе с надеждой эти просьбы носим,
А что при этом Богу мы даём?

Возможно, укрепляем Его верой,
А Он нуждается в наших делах.
Как осознать Божественную меру,
Чтобы понять, кто друг Ему, кто враг?

Всё измеряем мы своею мерой.
Болит своя, а не чужая боль.
Забыли...

Зачем Герасим утопил свою Муму?
Какую на душу взял жгучую вину!
Он точно крейзи и его я не пойму.
Хотя от жалости вот-вот с ума сойду.

Жесток приказ помещицы жирнявой.
Ну смухлевал бы да хоть просто для забавы,
Соврал б сударыне: «Мол порешил собачку...»,
Припрятав тайненько к кому-нибудь на дачку.

Ты посмотри, дубина, в глаза псинке — жалко?
Отсохла что ли напрочь сострадалка?
Муму через мгновенье в воду бросишь,
Прощенья даже у безвинной не попросишь.

Ведь признана ничтожной...

Ты прости мне, все мои промахи,
В них нет зла, они дети глупости.
Ни к чему, слов ненужных ворох нам,
Они признак, душ слабых узкости.

Позабудь, этот миг моей слабости,
Когда я, об обидах лишь думал.
И дал волю в душе, к себе жалости,
Гневом множа, грехов своих сумму.

Не серчай, на меня за бурчание,
В нём усталость и вспыльчивость смешаны.
Не исправит вины, понимание,
Но ошибки, не даст делать те же мне.

Не сердись, на меня за рассеяность,
Когда лишь свои мысли я слушаю.
За...