Наган

Трудно врать и тяжко верить…
Двадцать первый век в пути…
Путник близится к потерям
Всех материй – в знаке Пи…
*
…письма – пишут письма – рвут…
Громко плачут, слёзы льют
Ночью – дышат – учащённо
Днём товарищей несут…
*
…сутки – в поле сутки – в доле
Крупно дырочный карман…
Положи в него приволье!
Не ложи в него наган!
*
…бьёт нагайка – Водолеи
Льют кровавые ручьи…
Трудно врать и тяжко верить…
Двадцать первый век в пути…

31. 03. 17

Раскатом дышит мой наган
( Хоть и упрятанный в подполье! ),
к нему, патронов чемодан,
познала чтоб, душа, раздолье,
в своей оттяжке, из нутра,
ошеломляющей растяжкой...,
раскрепощает где, пора,
Дух Революции, отмашкой,
и пусть отнюдь не на коне
( Да хоть на кляче, в арьергарде! )
тем паче, в танке ( Бишь, в броне! ),
но, из нутра-то, в авангарде!
И поделом! - Чтоб, напролом,
к очередной известной цели,
с насущным, в думах о былом,
от яви, души где, прозрели,
пославши нынешний...

Тебе – смешно… А мне – не шибко
( По крайней мере – в этот миг! )…-
От бытия, что, в целом, зыбко
( Опять же, кто умом постиг! )…-
Ну, если тот ещё в достатке,
а не разбавлен, к тяжбам лет,
соплями жизни, пав в осадке,
и вот тогда-то прёт «привет»,
из тили-тили, трали-вали…-
в балансировке – наобум…
да с закидонами ( Не ждали? ),
построив чум ( Вне тяжких дум!!! ),
среди домов ( К примеру, если… ),
под выкидыш народных грёз…
Или, под утро, а-ля Пресли,
завыв с балкона…- Не курьёз...

Тоннаж водоизмещенья – два столетья.
Гранитных палуб переворот дворцовый.
Вооруженные архангельские дети
Безумно верят – будет все по-новой.

Прощальный Блок встречает Незнакомку,
В литературном круто набирая весе.
Есенин пишет Церкви похоронку.
Стреляет из орудья ржавый Крейсер.

Телеграфирует Ильич во все отряды;
И дирижирует наганом комиссар
Симфоньей лютого убийцы-листопада,
Лампаду века разбивая – в дар.

Трещит, как лед, паркет под каблуками
Красноармейских кованых сапог...

Кто – то в черном в переулок крался,
Я, узнав, звала: «Остановись».
Он исчез, а кто – то рассмеялся
В свет дневной теряющую высь.
Умер день. Кровавую скрыл рану
И пропал, как лег, за горизонт.
Вытек глаз, простреленный наганом,
Там, где возвышался гарнизон.
«Это ты, - кричала я. – Узнаю!
Это ты! Сдавайся же, постой!»
Но куда он делся, заполняя
Этот город меркнущий собой.
И когда ночь смазала все лица
И коснулась заодно меня,
Мне казалось, это я убийца,
Я искатель завтрашнего дня...

Хоть причёску смени,
хоть пальто, хоть пароль -
Всё чего-то не так:
половинчатость видно…
Мне непросто сказать,
но, увы, очевидно -
Я темница твоей
половине второй.

Если нет - объясни -
кто колотится в дверь
В каждом нерве моём,
когда мы с тобой рядом?
Кто сквозь тихие всхлипы
зовёт меня гадом.
Когда где-то вдали и одна
ты ложишься в постель?

О, утраченный рай!
О, клеймо на судьбе!
Под овчарочий лай
день тюремщика скучен и долог…
Приходи, забирай...

Берёза кривая - суглобина,
Кустарник вокруг хороводит...
Черничник, брусничник, колдобина -
Сапог в глубину уходит.

Как осенью пахнет пронзительно
В низине лесной, многоводной!..
Лягушка глядит вопросительно
С замшелой кочки болотной.

Царевна?.. Над топями нашими
Сгустились теперь надежды:
В кремлях за генсекретаршами -
Зараз пошли президентши!

Глаза не мигают блестящие -
Красиво остекленели:
”А где у вас настоящие
Царевны-то - волки съели?"

„Давно, с небывалой...

- "Скажи, Василь Иваныч, честно,
За жизнь свою хотя бы раз
Ты девушку с подругой вместе
В каком-нибудь укромном месте
От изнасилованья спас?"

- "Да было как-то раз такое"..
- "А как? Тебе кто пособил?"
- "Да нет, с наганом под рукою
Без воплей и без мордобоя
Обоих я уговорил.

Вот так и Фурманов из штаба
Спасает, Петька, нас с тобой.
Веду себя при нём как баба...
Но если в мировом масштабе,
Я красный, а не голубой.

Порубим белых мы, как редьку,
И мирной жизнью заживём...

На том негромком юбилее
Я тоже был - и не жалею.
Там вдруг Бортнянский зазвучал.
И бледный мальчик в детском хоре
Свой голосок, как на просторе,
Гулять под своды отпускал.
Притихло всё, сверкали блицы,
Блуждали камеры по лицам,
Снимая разный антураж.
Чиновник главный в тесном зале
Застыл, как при «Интернационале»,
Хотя звучало «Отче наш».
Что думал он – дитя идеи,
Когда вчерашние злодеи
Или сподвижники его,
Расправив красный бант, с наганом,
Ругаясь грозно и погано,
Вершили...

Жди Революцию, Страна! -
Изрёк Товарищ Мальцев, всуе...-
Извечна ли Руси вина
на иноземном сабантуе?
Или ( Столь часто? ) на своём ( ? ),
минуя бурелом застолья,
но ( Непременно! ) напролом
и ( Неизменно! ) из подполья,
чтоб ( Ненасытно! ), в шалаше,
сто дней отсчитывать до драчки
( сырою прозою клише )...-
Не в жажде ли судьбы-подачки
очередной российский куш
( Вернее, кукиш откровения... )? -
Товарищ Мальцев, сколько ж душ,
на этот раз, в расход стечения,
из обстоятельств...