На броне бтр

Граната зажата в руке
Догорал БТР в далеке
Тяжело билось сердце
И пот выступал на лице

Где-то крик позади
Там смерть впереди
Я сражался и пал
Умирал и вставал

Но граната в руке
Я зажат в тупике
Два кольца на века
Обручальное и чека

На Белгородчине как на передовой…
Земледельцы в поля идут как в бой!
Надевают каски, бронежилеты все,
Чтоб трудиться в полях по весне.

Ставят противодронные решетки на
трактора…
Вот такие плачевные сейчас дела!
Даже трудиться не дают земледельцам ,
Кормилицам нашим здесь и умельцам.

Нешто не доходит здесь ни до кого…
До сверхвысокого, толстощёкого,
Что война кормить народ не будет…
Коль земледелец за работу забудет.

Одумайся братский славянский народ!
Вспомни Союза...

Мой Бог, душа моя — твоя!
В стволе времён, в ветвях галактик
Блуждать придётся ей, а я —
Пока ношу земные лапти.
Мой Бог, душа — весь мой багаж,
Ей дороги мои дороги,
Когда болит она — кураж
Земных веселий не к порогу,
Не ко двору мне. Вместе с ней
Я ухожу в глухие чащи.
В зелёном мареве ветвей
Палеозоя бедный ящер,
Душа моя, находит след
До логова и там ложится
Реликтом миллионов лет.
Глаз перепончатый слезится.
Я жду, покуда день за днём
Она зализывает раны...

Сорок пуль проглотить успел….
Жизнь за Родину – как метал под пресс.
Был кусок земли, но я захотел
И кую собой новый век.

Грудь на дзот кладя вспоминаю мать….
Жизнь за Родину – как воды в огонь.
Рыть могилы всем – мир перекапать,
Лучше вместе нас да под бронь.

Бронь гранитных плит не пробьет снаряд…
Жизнь за Родину – как камней в песок.
Из простой воды в гневный светлый ряд
И шеренгой в марш под курок…

Грудь моя как щит против пуль и зла
Православный меч в небесах гремит...

Я жгу листки своих блокнотов...
Они сгорают без следа,
но из огня мне шепчут что-то,
на крик срываясь иногда.
Ну, вот листок: на нем пометки,
что второпях писал давно,
о напрочь сгинувшей разведке,
ушедшей в ночь под Ведено.
Тому уже три года с гаком,
но дело в людях, не в годах...
Их помнят матери, оплакав,
в далеких русских городах,
да этот листик из блокнота,
что предаю теперь огню.
Другим же помнить неохота -
так я ведь их и не виню...
Я просто жгу свои...

Я пылкость чувства прятал под броней
Холодного и грубого металла,
Но и броня нередко западнёй
Меня, как есть, до пяток предавала:
Под латами весной ломался лёд,
Я грёб, своей захлёбываясь страстью...-
Меня топил неудержимый гнёт
В угоду мной придуманному счастью.
Я наступал,
Но отступал и гиб,
И... прекратил скрываться за бронёю:
Пусть откровенным будет горя всхлип,
Пусть счастья крик неразделим со мною.
Чтоб честность чувства мне - и щит, и меч.
А там, что Бог пошлёт - хулу иль...

Вот
и выпала
привязанность...
А привязан я к броне:
хоть и дышишь вволю газами,
все же держишься на ней
в час, когда, срываясь в вой,
бэтээр, как пес чумной,
прется горною дорогой
к блокпосту в селе Шатой.

Весь в пыли, пропитан сажею -
не беда... Зато уж не
полыхнешь в отсеке заживо,
как бывает на войне,
в час, когда, срываясь в вой,
бэтээр, как пес чумной,
прется горною дорогой
к блокпосту в селе Шатой.

В худшем случае так сразу же
сковырнет меня с брони...

Не обижайте Ангелов своих неверием.
Не закрывайте перед ними двери…
Им нелегко через металл сердец добраться.
До запертой души не достучаться…
Как часто мы, их ветреные дети,
Несемся, позабыв про всё на свете,
Сердца - в осколки, в клочья ваты - души,
Не ведая, не глядя, не дослушав,
Закрыв глаза, заткнув покрепче уши.
Как часто Ангелов своих мы глушим...
Зато какое море самомнения,
Гордыни, спеси, страхов, раздражения
Мы выпиваем, как бокал вина…
И вот уже вином тем жизнь...

Тлеют мхи на разбитой стене,
Полыхают дрожащие тучи,
Над провалом, по огненной круче
Я скачу на зеленом коне,


Пусть ликует король-сатана
Над последним костром тамиплиера,
Кровью Марса омылась Венера
И в багрец нарядилась Луна,

Пусть попы освятят приговор -
Разверзается чресел громада,
Полыхают объятия ада
Там, где шел я на папский костер,

Стала телом мне жгучая боль,
Где глаза закипели от света,
Где я проклял отродье Капета
И оставил земную юдоль,

Но, омыв меня соком...

Однажды, в размышленье погруженный
я испытал желанье закурить,
и видел я: во мраке подсознанья
ехидный глаз зажегся, голова
змеиная из мрака проступила,
дразня меня раздвоем языка,
но размахнувшись, мощно я ударил
в прищурый глаз, и тут же, отделившись
от телесов, глава преобразилась
в подобье жабы
и ушла в глубины,
и вместе с тем желание исчезло….

Однажды, в размышленье погруженный,
почувствовал я в сердце чистоту,
и видел я: душа моя сидела
на каменной ступени; белым светом...