Мёртвого

Дыши, древняя память ютится тишью безбрежного первозданного леса, океанами зелени;
сосновыми склонами гор Аркадии; густыми вязами и каштанами севера Апеннин;
одиночеством, тьмой и молчаньем Герцинского леса к востоку от Рейна;
кипарисами в святилище Эскулапа; древесными демонами и могилами
с вечнозелёными соснами и кипарисами в Поднебесной; бракосочетаньем
дерева Манго с жасмином в индийских садах; жертвенными пирогами
и винами на грудах камней в Корее; душами мёртвых предков в деревьях...

На границе лета и осени, когда выжженный август глотает
сухими губами асфальта золотую пыль сентября,
и, окрашенные в зелёный, волосы скучных скверов смывает
первая седина листопада, когда
бесполезные крики птиц будят глиняный ковш заката,
зачерпнувший уют опущенных глаз оконных рам,
раздается голос новорожденного, глухой, неприметный, как мятый
надорванный лист клёна на стойке карниза съемной квартиры, там,
жизнь пробивает лунку дыхания сквозь тьму осеннего вечера;
бледный ветер, как...

Париж. Площадь Согласия. Утро шестнадцатого октября
тысяча семьсот девяносто третьего года. Гигантская толпа
в ожидании дармового корма для развлечений (Мария любила забавы) –
по нервному полотну мостовой бежит инквизиторская телега Сансона; взгляд
королевы сосредоточен, спокоен и неподвижен; бледное лицо с красными кругами
под глазами, плотно сжатые губы – дерзость, высокомерие, пренебрежение – она знает –
всего лишь сиюминутная боль.
Площадь, одетая в могильную тишину, палач с...

Теория не соответствовала реальности, предска-
зывала результаты измерений, и глумлений соз-
нания, над тем, что могло быть или случиться,
лучится луч, длиной управляя, квадрат плоско-
стью, а время лопастью, (жизнь и смерть), одно-
временно, что может быть лучше, непременно,
возникающая интерференция, окружающей сре-
ды, я да ты, позитивист с платонистом, танец,
танго, твистом, рассекать пространство, и дру-
гие убранства, нами же и придуманные, выгля-
дывающие из-за угла...

Ревущие волны бросаются с чёрным плачем на берег Святой Елены;
медные горы наливаются тёмным ядом; водянисто-больные деревья
сдирает тягостный грозовой шквал и швыряет в мёртвую пропасть.
Искрится жало тропических молний; молниеносная буря разносится
стоном лонгвудских стен, глубоким вздохом в конвульсивных рывках
пленённого, отрёкшегося императора. Приступы рвоты, смеха, страха,
бесстрашия; Атлантика пришла попрощаться с душою маленького капрала,
но глаза застыли, как бескровные камни...

Ночное, тише, эта октава играется выше, «выше,
чем звёзды, разлетающиеся во вселенной, нашей
непременно, а не чужой?» «о чём ты милой?» рас-
пределение масс и атомов, поле, как покрывало,
наполнило пространство,………………
думали мы, вяло, (непременно, без зазоров),
«держи воров, украли гравитацию»,…. «ерунда,
делают вид, попали в прострацию»,… «опять об
одном и том же, о зависти», «а как её завести,
сдвинуть с мёртвой точки и детства кусочки,
мелодии, звуки, муки, переживания...

Счастье в душе взрывом,
Горе на ней — камнем.
Чувствам отдав силу,
Мы слабее станем.

Нас переживания,
Силой потрясают.
Радость иль страдания,
Мир в нас изменяют.

Накатив волною,
Чувства захлестнут.
В жизни счастье с горем,
Рядышком бегут.

Гнев, восторг, смятение,
Жизнь полна тревог.
Могут в ней волнения,
Сбить иной раз с ног.

Чувства утомляют,
Нас лишая сил.
Но лишь те их знают,
Кто не мёртв — кто жил!
Марковцев Ю.

Последний день эпохи солнца...
Гляжу в окно и там густая мгла...
Мороз впечтал на стекло узоров кольца...
И выстудил все чуства у меня дотла...

Я открываю дверь и выхожу в застывший мир...
Здесь мрак и холод.. остановили время...
Я словно оказался в мироздании один..
И вынужден нести за судьбы мира ..бремя..

Луна со страшным равнодушьем смотрит вниз..
А милиарды звёзд меня пронзают мёртвым светом...
Отчаянье и страх в моей душе слились...
И заунывный стон родился где то....

С...

Нас ангелы позвали, но куда
Идти весною мёртвым и укосным,
Сияет ювенильная Звезда
Иным, иным отрокам венценосным.

Спроси у Антигоны о судьбе,
Разорен виноград и мнят сильфиды
Лишь розовые тени, и себе
Терновные не верят аониды.

Горит ещё портальная весна,
Ещё сирены ада золотятся,
Очнёмся от безсмертия и сна –
Нам царские хождения простятся.

Ах, эти ли мы чаяли цветки,
Августа ветходержные фаянсы
Таят сие ль пустые ободки,
Чтоб кровию дописывали стансы.

Прелестные...

Ажурный татуаж ветвей на коже зимнего альбома;
хрустальный иней инкрустацией в глухой аркаде взгляда;
рыдает скрипка; менестрель-декабрь, рефреном пьяной
вьюги, под руку с обречённой Терпсихорой, бредёт от дома к дому,
свой стекловидный гарнитур дорогой шелкотканой
обернув – легато. Сквозь чёрно-белый регтайм кровель
иллюминирует скупой розарий солнца, или луны виньетка тянет
убогим светом, преломлённым шелухой
обсыпавшихся фресок, и ветер в окнах тает,
словно валькирий изваянья...