Мой Петербург

Мой демон спящий, разбужу ли я тебя?
Когда расправив крылья, с огненным дыханием,
чернее ноченьки, белее дня
скользнешь ты дерзко под собора колыханье.

Огнём ударишь по очам икон,
и возлетишь под купола собора,
и новый установишь ты закон,
и задымится жёлтая просфора.

Ты долго спал, и сколько ж можно спать?
Когда вокруг – всё боль, её блистание.
Когда и жизнь так просто можно взять,
и затушить, как свечи трепетанье.

О, демон, дерзновенные взор и стать!
Я видел сон, и сон был...

Русалка висела на ветке,
а к ней подошёл старый дед
- Не хочет ли, милая, конфетки? –
Русалка ответила – Нет –

Как часто порою к русалкам
по глупости пристаём,
пробор лысоватый засален,
и еле зубами жуём.

Русалки смеются, и право,
чего им на свете грустить?
Их дом зеленеет дубравой,
им росы набрызганы - пить.

Им небо – сиреневой крышей,
им озеро – дна не достать.
А дед, извините, здесь лишний,
не грех над ним похохотать.

И дед чешет репу, вздыхает,
не ладятся в доме дела...

Спящие бутоны – в тени за прудом,
за разбитым домом, что пошёл на слом,
спящие бутоны – спящие сердца,
в ожидании дома верного конца.

Шорохи малины, марево крапив,
пиканье малиновки, посвист – боязлив,
мерное дыхание чернозём земли,
скрипы, колыхание на ветле петли.

Пыльные дороги прошлого, людей,
буйных и весёлых, молодых чертей.
Спящие бутоны – счастия залог,
к солнцу повёрнулись, смотрят на восток.

Спящие бутоны – вестники любви,
хоть любовь болезнью, хочешь, обзови...

На краю полыньи притаились миры,
и дорожка легла без креста.
На краю полыньи тихи трески воды,
приглашают ступить навсегда.

Белый мягкий пушок на краю полыньи,
снег хрустит голубой наготой,
во студёной воде вязнут скорбные дни,
как раскольники в келье святой.

Ах, красивая смерть, без пустых похорон.
Лишь свидетелем – неба звезда.
Жёлтый месяц глядит, благосклонный поклон,
брызги льда – у раскрытого рта.

26 февраля 2011 г.
С-Петербург

В Доме Солнца просыпается Весна.
Ей, теперь, уж, точно – не до сна!
Много дел оставил Дед Мороз…
Он и сам, чуть было не замёрз.

Но Весне, бороться не впервой
С талым снегом, холодом и льдом.
Подружилась с ярким Солнышком Весна…
Очень хочется ей делать чудеса!

Двери в небо закрыты. Ключи не помогут.
Поломался хрустальный замок.
Обращаюсь я в гневном прошении к Богу,
чтобы он мне скорее помог.

Двери тяжки, слюдою окованы, медью,
а за ними – галактик пшено.
Млечный путь хлещет спины им каменной плетью,
и давно уже всё решено.

От чего же скребусь, подбираю отмычки,
пальцы сбиты, скула сведена?
Смотрит Бог на несчастного так, с безразличьем,
как на пьяницу смотрит жена.

Двери завтра откроют в сиянии строгом,
только ты не увидишь тот час...

Болезни, болезни, болезни,
как черви с навоза полезли,
ребристые спинки и шильца.
- Семья потеряет кормильца.

На грани, на грани, на грани
в Ливане, России, Иране.
Но каждый за дело в ответе,
об этом читаю в газете.

За дело, за дело, за дело,
гляжу на Судьбу обалдело.
А тело разделят на части,
червяк в этом примет участье.

Довольны, довольны, довольны
правители наши, и вольно
они назначают нам даты,
а датами люди богаты.

Не больно, не больно, не больно,
брожу по траве...

Иллюзии и сны, кристаллы алкоголя,
на белой скатерти, на убранном столе,
пришла Весна, нашла меня в раздоре,
ушла тотчас, растаявши во мгле.

Ещё стучали башмачки, и капли
ответны, и холодный свет зарниц
кружил по небу, и рассудок в такт им
считал пушистый взмах её ресниц.

Весна, Весна, ты не вернёшься, знаю,
и от того хрустальное вино,
я не спеша, под вечер выпиваю,
безмолвно глядя в тусклое окно.

Мозг замутнён, движенья стали слепы,
опять Она приходит, и вокруг
сияние...

Он пал в безумстве, красные зрачки
и пена страсти – на крахмальный ворот,
кричали на Фонтанке ямщики,
в ту ночь был коренник легко запорот.

В зелёный лёд он выбросил футляр,
фамильный Императорский подарок,
река сожрала брильянт, и жар
потери той - безжалостен и ярок.

Носился хлопьев белоснежных вихрь,
уж присыпал распахнутую шубу,
а после, как ребёнок он затих,
Господь прибрал несчастного голубу.

В «Ведомостях» писали о судьбе,
склоняли полицмейстера жестокость...

В дыму – обломки кораблей,
шпангоут старого фрегата.
Метут пески, то – суховей,
меньшой брат долгого пассата.

Стучат часы, небес окно.
Скула у солнца брызжет алым.
День вышел в ночь уже давно,
пустыня стала покрывалом.

Змея ползёт, холодный след.
Шуршит тарантул перебежкой.
Фаланга поменяла цвет,
всё – с поразительною спешкой.

Душа, обвалы катакомб,
рыдай о счастии, жди печали,
здесь город был, но танцы кобр
уж гибель людям предвещали…

Пласты песка, за слоем слой,
всё...