Место в трамвае

Стою на страже бдительно, в жару или метель,
Замки мои находятся в порядке.
Я открываюсь силою заслуженных петель,
Входящие играют с миром в прятки.

Смотрюсь весьма внушительно, окована в металл
И мне плевать на сирых и убогих.
Лишь избранных приветствует подъезда пьедестал,
А нищие пусть мокнут у дороги.

Годами, словно памятник, стоял седой швейцар,
Склоняясь пред хозяином в поклоне.
Горой был неприступною. Он был могуч и стар
И выглядел, как воин на иконе.

Путь зла...

Томным взглядом одарит милая
Незнакомка в трамвае стареньком.
Ее взгляд наполнен силою,
А улыбка жгучим желанием...

Что ж ты смотришь в глаза мне, страстная?
Разобьется взгляд твой неистовый...
Я не буду твоим - властная,
Не взгляну в ответ тебе пристально...

Расскажу я тебе мысленно,
Что не светит мне мое солнышко.
Так зачем мне твой флирт искренний?
Взгляд веселый с проблеском золота?

Не поймешь ты меня наверное,
И решишь - совсем не понравилась...
На конечной станции...

Я стал писать ее и бросил,
В чулане холст – в трамвае я,
Качу – не ведаю куда.

И дальше все меня уносит
В свои немилые края
Неотвратимая беда.

Какая черная беда
Спиною к солнцу прислонилась
И с поля радость прогнала.

Зачем она идет сюда,
Та, что под куполом носилась,
Но с солнцем спорить не могла?

И, словно бы врагу на милость,
Вдруг все вокруг переменилось
И все глаза ушли туда…

Туда, туда, где сердцу мнилось
Спиною к солнцу прислонилась
Неотвратимая беда.

Он в троллейбусе, трамвае,
В электричке с ранних пор.
Все билеты проверяет,
Кто же это? …

Бурмистрова меня достала:
Определила на весы,
До дыр ажурных отстирала
Мои семейные трусы.

С резинки, резавшей промежность,
Меня знававшей молодым,
Исчезла вековая свежесть,
Растаяла как с яблонь дым.

Я это чудо кружевное,
Сплошь в дырочках, носить готов.
Когда ж к Бурмистровой спиною –
Могу и вовсе без трусов.

Кто этой женщине дал право
Отстирывать всех добела,
На мясо говорить – отрава,
Белова гнать из-за стола?

Как вышло, что в обличье женском
В разверзнутой моей...

Город засыпает, убегает вьюга
Пятничным маршрутом по дороге старой...
С камнями болтают, будто с лучшим другом
Красочным салютом старики - трамваи...

Завтрашнее солнце унесёт ненастье,
Сказочное счастье распахнёт вратами...
Праздничные листья сумасшедшей лаской
Каменные крыши заметут цветами...

Мы закроем входную дверь,
Остановим стрелки часов,
Мы сегодня не ждем гостей
И дурацких ночных звонков.

Будем фильм очень глупый смотреть,
И смеяться, и плакать до слез,
И мечтать об одном в этот день,
Чтобы все это было всерьез.

Где-то там трамваи спешат,
Где-то там идут поезда,
Мне глаза твои говорят:
В нашем мире лишь ты и я.

Обернувшись ночным мотыльком,
Смотрит к нам в окошко зима,
Но нам вместе тепло вдвоем,
Потому что есть ты и я.

Ты устала, малыш, понимаю.
Ничего в этом нету дурного.
Но глаза ты опять открываешь
Как всегда в половине седьмого.
И опять ты идешь на работу,
Засыпаешь ты в каждом трамвае.
Нету сил улыбаться порою.
Слишком много всего добивает.
У тебя такой вид на работе,
Когда дверь открываешь входную,
Говорящий "оставьте в покое
Вы меня ну хотя б на минуту!"
Но работать опять продолжаешь,
Машинальны движенья твои...
Но, малышт, ты же все понимаешь,
Ну возьми себя в руки, возьми!
Ну девчока...

Посредине лета
высыхают губы.
Отойдем в сторонку,
сядем на диван.
Вспомним, погорюем,
сядем, моя Люба,
Сядем посмеемся,
Любка Фейгельман!

Гражданин Вертинский
вертится. Спокойно
девочки танцуют
английский фокстрот.
Я не понимаю,
что это такое,
как это такое
за сердце берет?

Я хочу смеяться
над его искусством,
я могу заплакать
над его тоской.
Ты мне не расскажешь,
отчего нам грустно,
почему нам, Любка,
весело с тобой?

Только мне обидно
за своих поэтов.
Я своих...

Мои гадания не редки -
Где вечность, где мгновенье,
Средь суеты в уединенье,
За чашкой чая в полу-тьме,
На кухонной табуретке.
Я забываюсь, я таюсь,
На вечность, на мгновенье,
Средь суеты в уединенье,
Я вдруг очнусь..
От сна глубокого, в опале,
Сутра, в переполненном трамвае.