Мертвец

Ветер гонит в ночи корабли мертвецов,
Свет кровавой луны им путь освещает.
Мстить плывут за грехи наших с вами отцов,
Что случилось тогда, из нас мало кто знает.

Мне поведал историю дед, с его слов,
Их прибытие к нам, беду предвещает.
Они жаждут мести, к смерти каждый готов,
Жизнь из них уже ни кто не теряет.

Много лет назад против древних Богов,
Бунт подняли те войны, кто не желает
Жить по старым законам для «дураков»,
Кто лишь силу свою уважает.

Выкрасть меч священный из...

Мертвец – живой, его покинут дух,
Сей мир отчаянно иссох.
И в ветре знойном слышен слух,
Про дальний Град, живых людей,
Где царствует народ пройдох.

Ими была откинута мораль, заменена на трусость.
Друг мой, ты лучше помолчи…
Здесь не принимают чужих вкусов.
Там бравые кресты таскают за собой тела
И дряхлые мужья горбатятся день ото дня.

И тот в кого уверил ты,
В сей час же станет палачом.
Во имя природной чистоты
Он повернёт гнилой затвор ключом.

Но что же люди сего мира...

Вечер, ветер и песок,
Тихий шелест, стон невнятный.
Тонкий, словно волосок.
Несказанно необъятный.
Непреступен сей закат
И нельзя рукой потрогать,
Но как много в нём тепла
И тебя в нём есть немного.
Ловишь каждое ничто
И сливаешься с природой.
Море, вечер...в унисон
Дышишь с данною погодой.
Но открыв на миг глаза
Наблюдаешь крах-картину:
Нет нигде уже тебя...
Ты- мертвец,
Мертвец отныне...
А душа разбилась там
В урбанизме и всём прочьем,
Только детство на устах.
Жаль ты...

В краях – где только снег и только сны,
где горизонта свет - до белизны,
торосов заточённые зубцы,
живёт Любовь, а с нею – мертвецы.

Горит на ней парчовый сарафан,
в кокошнике блистает брильянт,
а ледяной дворец - и строг, и прям,
на костяных воротах – алый бант.

А мертвецы – красавцы, каждый – франт,
следят, чтоб не тускнел тот брильянт,
чтобы Любовь сидела молода,
а больше всех любила холода.

Заказан путь в те белые края,
усеянный костями смельчаков,
которые дерзнули видно...

Тонкое лицо императрицы,
золотая роза на груди,
брови как встревоженные птицы
крыльями взмахнули впереди,
и мелькают то леса, то скалы,
и встают из полуночной тьмы
Соловки, лубянские подвалы,
ледяные склепы Колымы,
бьются кони, плачут чьи-то дети,
тени, тени рвутся наяву,
офицеров, сваленных в подклети,
девушек, распластанных во рву,
рвется прах с заброшенных погостов,
комом к горлу подступает прах,
ледяная лапа холокоста
на Ее заснеженных полях,

но летит!
летит по белу свету...

Ты для меня теперь явилась
Любимой, Музой и Сестрой -
О, сколько душ соединилось
В твоем лице, в тебе одной!

Веленью Божьему подвластна,
Всегда любить обречена,
Ты утонченна и прекрасна,
Как византийская княжна.

В тебе заложена троичность,
И тут уж как ни посмотри,
Хотя одна ты только личность,
Но для меня ты - целых три.

Когда твой взгляд, умен и тонок,
Улыбкой нежной просветлен,
Я весь ликую, как ребенок,
Я трижды счастлив и влюблен.

Я становлюсь, с тобой...

Пред памятником г'оловы склоняя,
Творите тем кумира вы себе.
Пусть то была фигура роковая,
Или герой, погибший на войне.

Ужель и впрямь достоин поклоненья
Мертвец железный на литом коне,
А не Любовь, чье тёплое цветенье
Продолжит Жизнь из почек по весне.

Хоть фантастичен, хоть сродни натуре,
Болван, он то и есть, что он болван.
Но вы несёте дар пустой фигуре,
В подобострастьи преклоняя стан.

Вкусивший Истину, дaр'ит её познанье:
"Пусть мёртвые хоронят мертвецов",
Но...

Его никто не понимает,
А сердце там в груди пылает,
Горит неведомым огнем
Его сжирают день за днем.
Стал одиноким и забытым,
Не помнит он когда был сытым,
Но помнит сладостную речь
И знает что нужно беречь.
Он бережет минуты жизни,
Любовь к своей, к родной отчизне,
И руки матери, глаза,
Чтоб не упала ни слеза.
Он бережет потоки вод,
И бережет свой кислород,
Он восхваляет всю природу,
И мог бы написать ей оду,
Но жизнь поэта коротка,
И вот уж палец у курка.
И вот свинец пронзает...

Шопен – садист ( И не иначе!!! ),
создавший «Похоронный марш»,
как реквием, мозгам ( Тем паче!!! ),
из них соорудивши фарш,
у тех, кто вынужден, забвенно,
внимать мелодии Творца…
Но, если в тему…- Откровенно,
признаться надо…- В мертвеца,
вгоняет музыка, живого…-
Причём, на долгие года…-
Исчезнуть вовсе из былого
( Стремглав желая!!! ), навсегда…,
чтоб очутиться «там», вне муки,
от панихиды грёз удрав,
что Фредерик, под «чудо-звуки»,
срубил ( По буху, явно!!! )…- Нрав,
оставь...

Терпеть печали и тоски
он никогда не мог,
и в кабаки и в бардаки
шел, не желея ног.
Подобно каждому из нас
Посачковать был рад,
но исполнял любой приказ,
поскольку был солдат.
Любил пожрать когда дадут,
Хоть десять раз на дню.
И слабо верил в Божий Суд,
И прочую фигню.
Готов был до зари вставать,
Шагать сквозь дождь и тьму,
Но не хотел он убивать.
Кто знает почему?
И в день, когда велел старлей*:
«Стреляйте по врагу!»,
в прицеле видя лишь детей
сказал он: «Не могу!»
А то...