Мель

Мягкость снега на безветрии,
Струн восточных тонкий лад,
Тихий омут белым светом,
За окном стеной заветной
В инее лесной фасад,
Усмиряя сном таежным,
Носит сказочную пыль.
Разум легкостью застыл,
Беспокойство сердца в ножны,
В душу маетную – штиль.
Неба молоко тучнеет,
Сея хлопьями балласт,
Плавность взгляда каменеет
Обаяньем зимних фраз.
Мягкость света, нежный берег,
Ледяной волны экстаз,
Забывая солнца сласть,
Я тону в окрошке мела.
Белый, белый, белый пласт…

Жаль пожил он всего немного
По меркам тем, сто десять лет.
И вот в последнюю дорогу
Уже готов ему билет.

Сказал Иосиф: «Умираю,
Меня вы вспомните, братья,
В Гесеме вашей хате с краю
Из центра не дадут житья,

Род жерновами перемелют.
Даст Бог вам избежать конца
И выведет отсюда в землю,
Которой клялся праотцам».

(Упомянуть вполне прилично,
Какую роль играет тут
В истории еврейской личность,
Когда та роль ещё не культ.

Лет семьдесят, считай, у власти
При фараоне пребывал...

Не имея ввиду скотоложить,
а случайно попавши впросак
как-то раз Пржевальского лошадь
полюбил Анатолий Собчак.

Дело было по пьяной запарке,
шёл с работы он сильно поддат,
и внезапно под сень зоопарка
ночью тёмной забрёл депутат.

Был в тот день Анатолий неистов,
ибо бледный от правды как мел
бил на диспуте левых троцкистов,
и стояк на них крепкий имел.

И случилось же, сцуко, что - опа!-
перед парнем в вольере одном
замаячила мощная жопа,
ну а чья – опосля...

Феврали позабыли о сдаче своих полномочий,
И на крыше зима третий день забавляется мелом.
Я листаю себя сквозь густое дыхание ночи…
Я теряю себя на страницах отчаянно - белых…

Ветер стонет за дверью тоской заблудившейся кошки,
Ветер пишет во мне пустоту эпилогом поэмы.
Я хочу разорвать целофанность улыбок - обложек,
Навсегда ускользнув от шагов по обыгранным схемам.

Я хочу убежать от похожих на деготь привычек,
От затянутых в креп поцелуев абсурдных признаний,
От возможности...

Часть 1. Звезда-Вампир.
Я на все, на все забил.
Я про все, про все забыл.
Я ушел, ушел от вас.
Навсегда, а не на час.

Погрузился в лес, в туман,
Продираюсь сквозь бурьян.
Далеко иду, иду...
Вижу яркую Звезду.

Вот Звезда мне говорит:
«Полон ты, дружок, обид.
От людей ты зря ушел,
На беду меня нашел...»

И впилась в меня лучом,
Как иглою. Зря почем
Я кричу, зову на помощь.
Та, как кляп, сует мне овощ.

Ухмыляется Звезда:
«Здесь не ходят поезда,
Тут потусторонний мир...

Под собою ног не чую —
И качается земля...
Третий месяц я бичую,
Так как списан подчистую
С китобоя-корабля.

Ну а так как я бичую,
Беспартийный, нееврей, —
Я на лестницах ночую,
Где тепло от батарей.

Это жизнь! Живи и грейся —
Хрен вам пуля и петля!
Пью, бывает, хоть залейся:
Кореша приходят с рейса —
И гуляют "от рубля"!

Рупь не деньги, рупь — бумажка,
Экономить — тяжкий грех.
Ах, душа моя тельняшка —
Cорок полос, семь прорех!

Но послал Господь удачу —
Заработал...

Утренним смогом тучнеет будней осадок.
Нежный рубец расставанья
сращен в прозаичную глубь.
Памяти вкус еще тонок и огненно сладок,
оближи лишь пурпур обветренных губ,
лишь оглянись, там объятия рук,
там в поэзии белого сада наш круг
замыкается снегом на расстоянье,
растопленным снегом.
Но утренний дым настойчиво сер.
Забудь, забудь, что небо болеет,
туман, как мираж, как вымысел глупый,
как сон ледяной, каменной мессы.
Когда под ноги крошится мел,
я знаю, доподлинно, что я...

Опять сижу, ноздрю чешу
Как будто лекцию пишу
Нет, я не утерплю -
После звонка домой свалю!

Гляжу вокруг себя
Что вижу я друзья,
Картина мне знакомая
Ведь старшекурсник Я!

Вот лектор у доски
Протер свои очки,
Смотри, смотри, смотри
В мелу теперь они.

Рассказывает он,
Как в глубине времен,
Рабами заключен
В гробницу фараон!

Сжимаясь до состояния пустоты,
Ступаю по дну неба.
Опустошение вносит ясность, четкость
На призрачную свободу передвижений.
Февраль латает зимние бинты
Промозглым мелом.
Какая легкость,
Господи, и с тем, какое жжение
От недосказанности.
Лица, те же лица на монотонной
Чешуе попутных кадров.
Седое солнце греет будущими винами.
Луна потягивает праздность
Сном, иллюзией полночной смерти.
И что-то ускользает тенью алой
Закатных нимбов.
Мир сдавлен, стиснут, сжат
До состоянья комнаты...

Я не знаю правды, просто не охота
красной ниткой рваный реализм мне штопать...
Я не знаю, веры нет, или открыта,
дверца в рай не местный или местность быта?

Я не знаю надо ль впрок просить прощенья,
судят, иль не судят здесь долготерпенье?
Я не знаю цели, иль все под прицелом?
Чьи седые тени ходят с белым мелом?