Лошади

Луна как яблоко висит на ветке
И птица там сидит как в клетке.
Она сидит и не поет, а только слушает
Как ночь проказница с тарелки звезды кушает.
Они как льдинки на зубах хрустят, такие мятные,
Остатки каплями стекут в траву примятую.
Кобылка лунная траву примяла ту,
Там лунный зайчик с ней играл в лапту.
Она валялась и брыкалась,
а под копытами блестели звезды золотыми хризолитами.
Но, ночь уставшая почувствов зари огонь,
Остатки звездные смела в ладонь,
Прогнала лошадь и спугнула...

Так по веленью фараона
Иосиф среди лучших мест
Селил родню, всем дал талоны
На пропитанье и проезд,

Других не хуже дабы жили,
В стране, где каждый третий мент,
Митинговать не выходили,
Как ущемлённый элемент.

Всё, что для жизни важным было,
Царь приказал в Гесем свести:
Особо чистоплотным - мыла,
Нарядов тем, кто трансвестит.

Для египтян считался мерзость
Уклад семитов родовой,
Но каждый мог из стада резво
Барашка умыкнуть домой.

Им было краденое мясо
Не стыдно жарить...

Ты меня не зовешь и совсем не стремишься,
Чтоб в руках удержать пошатнувшийся мир.
Как мне быть? Ждать, что ты переродишься,
Обновленным войдешь, мой жестокий кумир?
Но пока что душа, как пугливая лошадь,
Ищет взглядом во тьме своего седока.
Тяжело без тебя! По крупиночкам крошит
И дробит на куски тесный мир пустота.

Обрушены смыслы, отыграны шансы:
и что – не известно
и негде добыть,
и вздорное время
в трёхмерном пространстве,
как лошадь в испуге, встаёт на дыбы.
А ты равнодушна.
Пребуду, умру ли…
Такою судьбою мне впредь дорожить,
чтоб лишь роковую,
кровавую фурию
любя безнадежно, мучительно жить?

Пустая улица. Один огонь в окне.
Еврей-аптекарь охает во сне.
А перед шкапом с надписью Venena,
Хозяйственно согнув скрипучие колена,
Скелет, до глаз закутанный плащом,
Чего-то ищет, скалясь черным ртом...
(А.А.Блок)


Туман. А за углом аптеки
две тени делят пузырёк.
В нём жидкость плещется, с наклейки
глядит весёлый черепок.
И перекрещенные кости
того гляди и ниспадут,
и по брусчатке снова в гости
в морг Лизаветки побегут.
Ямщик упрятал нос, он видит
как сей кошмар свой час...

Адонис распустил пушистый лист,
раскрыл рулады венчик первоцвета,
пришло июньское золотое лето,
и воздух сделался прохладен, светел, чист.

Быть может снег застыл лишь в тех местах,
которые – бездонные, глухие,
в колодцах, в их глазницах, на щеках,
где стенки обрываются нагие
и сеют и сомнение, и страх.

Ах, золотой июнь, шуршит пчела,
и пробует собрать с цветка нектара,
скрипит рассохший обод колеса,
и лошадь сонная сначала стала,
вздохнула, после – медленно пошла.

Сокрылись...

Когда мальчишкой нагишом
Со смехом прыгал я в крапиву,
По обступившим речку ивам
Скользило солнышко лучом.

И замолчал угрюмый лес,
Луна в кустарнике застыла,
Когда во мне проснулась сила
И слово сказочных небес.

Меня несла по берегам
Моя летающая лошадь,
И в полночь с лунною порошей
Я тосковал по облакам.

Всегда, всегда я ждал весну,
Чтоб зимних дней ушла унылость,
И к лампе бабочки стремились,
Как будто щуки на блесну.

Нет цели, нет силы, нет воли
Прошёл половина пути.
Истёрлись ноги до крови
Но к финишу надо идти.

Со старта рванувшись резвым
Как лошадь на конских бегах.
От части по жизни был трезвым
И твёрдо стоял на ногах.

Но бремя земных испытаний
И тяжесть пустой сумы.
Низвергли до плотских страданий
Хрустальную нежность души.

Когда заря, светясь по сосняку,
Горит, горит, и лес уже не дремлет,
И тени сосен падают в реку,
И свет бежит на улицы деревни,
Когда, смеясь, на дворике глухом
Встречают солнце взрослые и дети,-
Воспрянув духом, выбегу на холм
И свё увижу в самом лучшем свете.
Деревья, избы, лошадь на мосту,
Цветущий луг - везде о них тоскую.
И, разлюбив вот эту красоту,
Я не создам, наверное, другую...

Обломилась голова у Купидона.
Оборвалась тонкая струна.
Убежала Марфушка из дома,
барина наложница одна.

Лошадей загнали, так скакали.
На разъезде тренькал телеграф.
Молодую пару ожидали,
офицер был, верное, не прав.

Он краснел с проступка и божился.
Марфушку отправили назад.
Барин принял, не перебесился,
покатилось всё на старый лад.

А однажды, ветреною ночкой
зарыдала яблоня в саду,
будто Марфушка ей приходилась дочкой
на своём шестнадцатом году.

Ветка яблони кряхтела...