Лилий

На пути чудесном восхождения,
В поиске бессмертного Прозрения,
Пламенем счастливым вдохновения
Устремись к Высочайшей Природе,
Возвратись к безмятежной Свободе:
К алмазному Я восторгу, бездне -
Неизменному Есмь Вездесущему -
Источнику всемогущему,
К тишине и покою Вечного -
Единого и Бесконечного.
К золотому Солнцу Лилы -
Урагану Света, водопаду Силы.
К Ликам огненным Любви прикоснись,
В Небо розовое Богом оглянись.
Сердце тайное в груди обрети,
Божий День своей души ты найди.

В круглой башне он был заточён.
На больной спотыкался ноге.
Кардиналом он не был прощён.
Оскорбленьем – клеймо на руке.

Через год не смирился. С зарёй
прилетала голубка к нему,
посвист лился весёлый, родной,
речь понятна ему одному.

Каждой ночью подтачивал цепь.
Крепь держала надёжно стена.
А задремлет, является степь,
прошлогодней весной сожжена.

Кардинал приходил иногда:
постоит, ухмыльнётся, уйдёт.
Во дворе – то прибьют колдуна,
то – разбойник скребёт эшафот.

Время шло...

Гитара плакала, о струны бились муки,
Как будто птица, что попала в чьи-то руки,
С мечтой взлететь, прощаясь навсегда,
Роняя перья: «Ах, что за беда?!
Какая боль!» Всё тише, реже жизни стуки.

Лились аккорды, исступлённо, о разлуке.
В них вместо светлого мажора – Да -
Звучало горько – Нет - и – Никогда.
Гитара плакала

Когда-нибудь, возможно, в миг душевной скуки
Поглажу гриф своей стареющей подруги
И вспомним вместе с нею мы года,
В которых так любила я. «Чудак –
Ушёл, меня...

Освещает фонарь пространство проспекта,

Воры грабят заблудившегося субъекта.

Депрессивный ливень лил седьмой день.

Архив сознания извращает лень.

Чёрный пёс пересекает фронт неизвестной войны.

Вижу в окне мерзкую гримасу луны.


Старуха скончалась в ночной неотложке,

Ханыга предвкушает эротику на журнальной обложке.

Чёрный пёс мученик пут сансары ,

Ранил лапу осколком пивной стеклотары.

Он как и я фаталист - одиночка.

На вираже поджидает его опасная...

Твоя пронзительная нежность,
Твоя губительная страсть,
Как будто смерти неизбежность,
Имеют надо мною власть.

И я, всего лишь раб послушный,
Терплю мучительную боль,
Когда легко и простодушно
Ты вновь повелеваешь мной.

Небрежно брошенное платье
Твоё тепло ещё хранит,
А на стене висит распятье
И алым пламенем горит.

Но в споре двух противоречий
Греха возвышенная суть –
Твои блистательные плечи,
Твоя божественная грудь.

А ты дышала лунным светом,
Что лился в воздухе ночном...

Как холодно! И как уныло!
Недолго солнце нам светило.

Недолго лился с неба свет.
Он был - и вот его уж нет.

Армада туч глядит сурово.
Умолкли птичьи голоса.
Но засияет солнце снова
И вновь заблещут небеса!

О чём ты думаешь, родная?
Что видишь ты во сне своём:
Просторы ль ласкового края
Иль деревенский, милый дом?

А может, мама тебе снится?
В саду черешневом она,
Тревожа сонную синицу,
Плоды готовит для вина.

Блистает солнце, как царица,
Но если в поле ты идёшь,
То ищешь тень скорей укрыться,
Мечтая, чтобы лился дождь...

Но вот как будто вечереет
И ты выходишь на обед.
На сердце снова веселее,
Когда смеётся старый дед.

Ты тоже мило улыбнёшься,
Опустишь скромно нежный взгляд...

Пустота разлива гор, призрачной облачной кроны
безбрежно разбросанной кофейной долины,
полной целебного безмолвия, такую пустоту
зову я сердцем дикой поэзии.

Тени поют.

Небо вскрывает кристальное лоно,
взгляд – водной лилией,
слух – орлом за версту,
прикосновения – шелковым лезвием.

Слушай.
Безмолвствуй.
Тени поют.

Уходи от себя метелью горного воздуха.

Все началось гораздо раньше,
Чем всякий думает сейчас.
Все началось с той самой фальши,
Что исказила Неба Глас.

Тогда гонимый по Египту
Народ нес тяжкое ярмо,
И жрец один по манускрипту
Был предназначен для него.

Он был достойным человеком
В храме близ древних пирамид,
И с детства мыслил о великом,
О том, что вечность охранит.

Им суждено было сойтися
С тем, чтоб людей расшевелить,
С тем, чтобы кровью обагрился
Наш свет, что нужно обновить.

Он был тогда довольно молод,
Но...

Я вдохновения игрой
Купаю солнечную жизнь,
Не говорю себе--постой,
Но торопясь не суетись.

Не рвись за призрачной мечтой--
До перехода жить сумей,
Чтоб луч, коснувшись золотой
Из сердца лился посмелей.

И данность жизни-бытия
Ввергая в смуту лунных дней
Не забывало бы меня
Тащить из сумрака теней.

Тащила б во время, легко,
Слегка подпинывая в зад--
Ах, несмышлёное яйцо,
Куда ты катишься? Назад!

Я б довольнёхонька была,
Катаясь то туда, сюда...
Пока б не лопнула яйца...