Летучий Голландец

Свежеет... Ветер в парус. Добавляя горечи,
слеза упала на язык, иль из волны моская соль?
Плевать на все морским богам, не зная горя чьи,
гонцы бегут к брегам, где ждет меня в слезах моя Ассоль.

Изодраны в лохмотья паруса и тянется
Рукою шкипер, из петли на рее,- указать нам путь.
Штурвал вращая, босоногий юнга пялится
своей судьбине в пасть... увы, ему уже не отвернуть.

Дырявые ботфорты липкой кровью залиты,
как одиноко из груди торчит кинжала рукоять.
Да, он был прав - она...

Свободен, окрылен, летуч.
Потоки пламя изрыгая
Поднялся я повыше туч,
И Шамбала видна мне с края

И заглянув за горизонт,
За жар созвездий края чаши,
Подумать раньше я не мог,
Что я увижу что-то краше

А в Шамбале то – благодать
А в Шамбале драконам место
Но должен лишь дракон понять
Свобода – высшее блаженство

05.02.2002.

В сотый раз я у ног Твоих, Боже!
Нету сил больше жить так негоже,
Нету сил больше серенькой массой
Быть крупицей безнравственной рассы.
Нету сил в молчаливом согласьи
Дрейфовать в океане несчастья,
В океане слепого скитанья
На летучем голандце изгнанья.
Сотни раз я у берега ночи
Лицезрел Твои звёздные Очи,
Распознать Твои знаки пытался,
Но всегда лишь опять ошибался.
Сотни раз начинал всё сначала,
Загоралась душа, но сгорала.
В еле тлеющих искорках снова
Я упрямо ищу Твоё Слово...

Милая, родная моя мама!
Здравствуй! Обнимаю и люблю!
Жаль, что позабыты телеграммы,
Голубем почтовым песню шлю.
С нежностью целую твои руки,
Слёзы умиленья на глазах,
Кознями разлучницы разлуки
В дальних незнакомых я краях.
Сердцем же всегда с тобою рядом,
Шлёт непрерывающийся луч
Вечную сыновию балладу, -
Бьёт неугомонный тёплый ключ.
Знаю, что сегодня я в опале,
Знаю, что тебе всего больней,
Год прошёл, мудрей немного стали,
Грустно то, что чуточку старей.
С праздником! С...

Я сегодня Его в дальний путь провожу,
И кометою яркой Ему путь укажу...
И над пропастью я устою до зари,
И в ночи для Него я зажгу фонари...

Звездной ночью окутаю я Его дом,
Чтобы мир и покой до утра были в нем.
На заре в дом впущу я сияние дня,
Чтоб там было светло, даже пусть без меня...

Я за окнами в пламень окрашу рассвет,
Притушу свет далеких, но ярких планет,
До окна Его солнца лучи протяну,
Чтоб согреть ветерка озорного волну.

Сберегу Его сон, хоть и нет в нем меня...

Ты слышишь, не кричи -
Пусть лес роняет луки.
Мы - ангелам ночи
Протянутые руки.

Мы - только ветер ос
И крик летучей мыши
Сквозь сорваные крыши
Ночному плеску звезд.

Летящие - бредем.
Поющие - бормочем.
Чего не знаем - хочем
И свечи палим днем.

Останови глаза.
Лети на зов эфира.
Пусть у границы мира
Откажут тормоза!

многомерность пьянящей нежности стихии
накатывает тяжелыми волнами без счета
на древний волнорез (каменный коготь выдвижения)
чернеющий порезом – инородным вкраплением
в неистовой палитре заката
цепи свинцового прибоя
разбиваются на брызги взрывной пены
молекулами былых штормов
рассыпаясь дыханием высвобождения сердца моря
вся в шрамах вода – лицо посейдона

~|/~
и где-то на глубине под давлением темноты
вспыхивает невыносимый звук озарения
словно стон памяти
втекший в кровосток...

Сиянье звезд и блеск планет,
В вечерний час обмана нет.
Искрятся радостно глаза
И этот час забыть нельзя.

Поэты, дамы, фраки. Бал -
Сегодня нас сюда собрал.
Горят здесь яркие огни
И мы с тобою не одни.

Блеск креолина, друг наш Пьер,
Наташи, Пушкин и Мольер.
Вот сестры Ларины и он,
Онегин, балов всех барон.

Нежнейшей музыки вокал,
Как - будто Штраус сам играл.
Тут вальсы, польки, минует.
О, сколько минуло уж лет…

Как был прекрасен этот бал.
И я там тоже танцевал...

Кто он - людям точно неизвестно,
Но всегда: при свете иль во мгле,
Сидя в канцелярии небесной
Он вершит погоду на земле.

Где-то вдруг поддаст побольше жару,
Снегопад куда-нибудь пошлёт,
В общем, по всему земному шару
Размещает зной и гололёд.

Ветру повелел: пусть тучи гонит,
За работой ревностно следя,
Ведь давно в таком-то регионе,
Все страдают очень без дождя.

Сделав росчерк молниевым блеском,
Обладатель высшего поста
С грохотом печать поставил веско
В уголке...

Богородице.

Божья матерь, пресвятая Дева! Что же ты две тысячи лет делала,
С неба, взирая на скорби людские, нас утешала и с нами скорбела?
Или внимала, как души мирские тянут занудливо: – Ave Maria?
Каются в смертных грехах, чуть дыша, зная, что вскоре опять согрешат.
Было ли время, когда ты смеялась, сыну тепло и светло улыбалась?
Вечный твой образ печалью прекрасен не потому ли, что подвиг напрасен?
Не потому ли, что с Роком не споря, матери сохнут и чахнут от горя,
На крест, ссылая...