Кромка

Из воды людей тела,
Большей частью состоят.
Душа воду в них зажгла,
Наполняя жизнью взгляд.

Огонь жизни в нас не тушит,
Тел вода, наоборот,
Ему пищей она служит,
Тело без неё умрёт.

Потому противоречий,
Люди на Земле полны.
Потому в их мире вечно,
Где-то пламя есть войны.

Потому душа потёмки,
Нам чужая всегда в нём.
Как по лезвию мы кромки,
Меж добра и зла идём.

И в миг трудный в душе Эго,
Кричит мне : - ,, Живи собой!»
Возвращает совесть эхом:
-,, Боли в мире — нет...

Пускай, греховен наш роман,
Но, что поделать души рвутся
Вот в этот плен, самообман,
Уйти и больше не вернутся.

И пламя сердца распалит,
Сожжет - дав облака на небо…
В ночной визит, в ночной визит
Как в странствие уходит Немо…

И только отблески свечей.
В глазах сияющих обрящут
То счастье дней, то счастье дней
Как пред иконою каленопреклонящий.

Пускай, греховен наш роман,
Любовь достойна снисхожденья!
Ее бальзам на кромки ран –
К безумству ласки восхожденье.

Теряет...

Исписалась ночь до чёрного рассвета. Время, как струна.
Снег с дождём – танцующая смерть, греющая рук кубовых вены
у декабрьского белого костра.
А ладошки краснощёкого младенца, как кирпичики вселенной,
хлопают вдогонку мотыльку; здесь памяти обрыв –
а значит – Бог. Здесь вакуум вечности – конечен; мгновение – бессмертно.
Зарисовать мгновенье словом, миг,
где угол неизбежного паденья равен
углу, в который ставили нас в детстве.
Я отодвинул штору и увидел – там ноет пустота,
изматывая...

По лезвию ножа, по кромке льда
Идём вперёд и в зной, и в стужу.
Увлечены познанием добра и зла,
А сердце в синяках, и разум наш простужен.

Над пропастью потерянных надежд,
Под тяжестью волнений и сомнений
Толпа авантюристов и невежд…
Мы смотрим вниз и ищем приключений.

25.01.2013. А. Коган

Мой рецепт – как грабли – прост:
За основу – третий тост –
Блюдечко с голубенькой каёмкой.

На салатный лист весны –
Ломтик лета – ветчины –
Сверху – осень – помидорчик долькой.

И – венчая весь процесс –
Зимним слоем – майонез –
Задрожит лавиною над кромкой.

Только грустно одному
Бутерброду моему.
И друзей готовлю ему столько,

Сколько лет и сколько зим
Мы с тобою простоим,
Оловянный мой солдатик стойкий.

Апрель стучится белым бездорожьем,
крошится бархатом весенняя метель,
рассвет продрог до бледно-алой кожи;
я безутешен, словно снег и насторожен, как лиса,
но музыка прощает беспокойство.

Тепло фаянса, жар кофейной гущи –
мне сохранят на кромке языка
горячий мимоходный привкус солнца,
пока лоснится млечный пух с седин зимы,
и жемчуг сна рассыпан под ногами.

Излучистые пальцы мёртвых скверов,
перебирая ветви, лад за ладом,
нащупывают птичьи голоса
и залежи травы под бурым паром...

Не успела разыскать поэта,
Не сумела полностью понять —
Моего поэта больше нету,
Только его строки не объять.

Под его волшебною рукою
Слово превратилось в ураган,
В музыку под солнцем и луною,
В каплей переполненный стакан.

Умер не дойдя до кромки века.
Смерть поэта - веку не прощу!
Среди строк ищу я человека,
Среди строк товарища ищу.

Нет поэта больше и не будет
Очень жаль, что не с кого спросить:
Кто словами мёртвого разбудит,
Кто словами Каина простит...

седеет день, воздушный пламень –
планета с именем твоим –
сияет, как алмазный камень
на дне источника светил,

любить тебя, твой снег весенний,
чуть свет, с собакою вдвоём,
ходить по кромке откровенной,
касаясь чуда босиком,

любить тебя томленьем утра,
разоблачившись за письмом,
задуть свечу холодной люстры,
и упорхнуть, накрывшись сном,

любить тебя без сил привычных,
без потому что и зачем,
без ожиданий компромиссных,
без слёз от вечного затем,

любить тебя – вот тайна...

Стираю бельё у баньки

на берегу Онеги.

Не простыни на верёвках —

надутые паруса.

С рёвом несутся к морю

льдины под рыхлым снегом,

И посмотреть сбежались

на ледоход леса.


Прёт ледяная лава,

сосны сметая краем.

В пяти шагах, под обрывом,

весенней стихии вой.

И я, онемев от восторга,

куда-то лечу, стирая…

И хлопает парусами

ветер над головой.

***

На легком светло-сером крепдешине

хитросплетенья липовой аллеи.

Куда уходят люди и машины...

Переоделась в любовь весна,
неспроста,
для тебя, для меня,
для кого-то ещё
бездонно-бездомного.
Плечи, как крылья, расправил
синий-синий пласт неба.
Плюю в потолок
солнечным зайчиком взгляда.
Зрачком-изумрудом скольжу
между окон и крон.
Надежда – это когда рядом
сидит прирученный демон,
вспомнивший своё прошлое.
Надежда – это когда влюблён
в шум дождя
на вымытых стёклах мая;
а непрошенный гость, мотылёк,
вспыхивает сверхновой,
преломляя воздух и пьяное сердце
дворов...