Коса

Ночная мгла разлилась, побежала,
гуашью чёрной к балке, у реки,
луна тропой мерцающей дрожала,
как будто плыли в волнах светлячки.
С полей медовым духом сенокосным
так веет ветерок, дурманя нас,
и я цветы тебе вплетаю в косы,
а сам в плену твоих волшебных глаз.
Нам до зари не много и не мало,
любить друг друга нежно и ласкать,
и ночь нам в этом только помогала
ночными бабочками по полям летать.

Россия…, путь твой был кровавым!..
Сегодня мы должны признать:
«Кладбищенскою сверхдержавой»
Тебя пристало величать.
Привыкла жертвами гордиться,
Входить в экстаз от тяжких ран.
Твоя столица – как гробница
Для всех убитых Россиян.
На Красной Площади публично
Распят несчастный твой народ.
Слились здесь очень органично
Могилы, церковь, эшафот.
От страха церковь онемела.
На звоннице – лишь воронье.
Увидеть многое успела
За долгое житье-бытье.
Дворцовые перевороты,
Гора отрубленных...

Тонкие льдинки на лужицах,
Словно осколки стекла.
Кружится, кружится, кружится
Мартовская юла.

Солнце, как злая Жар-птица,
В небе прозрачном парит,
Огненным глазом косится
И по-синичьи кричит.

Вьюга порой завывает,
Бесится, входит в азарт.
Шаткой походкой шагает
Пьяный, задиристый Март….

Притяну, чуть робея, за талию.
Дрожь груди испытаю губами.
Мы распаримся водами талыми
На полоке, да в рубленой бане.

Облепили лицо косы мокрые,
По изгибу спины - струи жаркие.
Покачнула призывно ты бедрами,
Упоен я такими подарками.

Омут плоти…озноб…не согреться…
Вихрь сплетений…душа моя тонет…
Предложу тебе руку и сердце,
Вот оно – целиком на ладони.

И глаза твои пепельно-синие
Будто Млечным путем заискрятся.
И как птица ресничками-крыльями
Ты взмахнешь горделиво...

Васильки закружили с ромашками
Вдоль полей в хороводе любви,
А Серёга гуляет с Наташкою
До утра, до росы, до зари.
И сплетаются в косах девичьих,
Синь небес и ромашки грусть,
Так таинственно, так умеючи,
Так божественно, что боюсь,
За мгновеньем любви, ромашковым,
Будет жизнь в хороводе судьбы,
И Серёга пусть счастлив с Наташкою,
каждый день – от зари, до зари!

Удар.
Все затопило светом,
На ухо что-то шепчет дождь.
Удар.
Окно открыто сильным ветром,
Мелькнуло что-то в потолок...
Удар...

За каплей капля
Тонкой лентой ползут к ногам
Быстрей, сильней.
И вот уже лица касаясь,
Напоминают шум морей.
Удар.

Нежнейший шелк становится медузой,
Скользит в пучине тихих вод,
И четки, будто бы жемчуги,
Мелькают мимо взора...
Движенья медленны и нежны.
Гармония меж телом и душой.
Ресницы пропускают свет небрежный,
Танцует словно он живой...

Порою снится, что попало,
И сон не вспомнишь утром свой.
Проснешься, миг, и все пропало,
Как будто скошено косой.

Но этот сон, как из металла,
Что верной выкован рукой.
Однажды, сбросив одеяло,
Я встал с постели сам не свой...

Меня машина лихо мчала.
Москва ночная предо мной,
Как дева юная блистала
В огнях рекламы световой

От Белорусского вокзала
К Кремлю я ехал по прямой:
Увиденное поражало
Cвоею дивной красотой.

И, вдруг, машина резко встала,
Как вкопанная, на Тверской...

Ходит "Белая",
ходит, кОсит,
что поделаешь,
и не спросит,
о согласии,
нет и речи,
даже в здравии,
ты не вечен.

Есть сильное чувство на свете
Оно заставляет людей
Бежать без оглядки, как ветер
И злиться на тех, кто сильней.

Оно беспредельно прекрасно
Для тех, кто его создает,
Зато до безумья ужасно
Для тех в чьем сердце живет.

Ты будешь сжиматься в комочек,
Пытаться залезть под кровать,
Когда в темноте среди ночи
Придут твою жизнь воровать.

Сбиваясь, считая секунды,
Ты будешь сидеть в темноте,
Коситься на дверь, за которой
Пришли, несомненно, к тебе.

С трудом принимая решенья...

Жил да был Иван Иваныч,
очень добрый стариканыч.
Самоваром его звали
чаепитцем все знавали.
Лет пятидесяти он,
и здоров как чемпион.
Он всегда давал советы,
слал при случае приветы
всем знакомым, близким, дальним,
вот таким он слыл банальным.
Любил звать к себе на чай,
первых встречных невзначай.
Все в селе его любили:
с утра до ночи хвалили.
А тем временем с небес,
злился очень страшный бес:
«Это ж надо, один он
не пьет водку, самогон,
только лишь чаи гоняет,
мне губить души...