Коллеге рифмачу

Опять жрецы ведут к Евфрату колдуна –
Пусть в реку окунётся, нечестивый,
Но богу, повелителю наземных вод и дна,
Должно быть, этот маг совсем противен.

Промокший жалок, но почувствовал песок,
Рептилию толкает в радостном угаре,
Притихшего наветчика бьёт палица в висок,
А знахаря ждёт новый дом в Сиппаре.

Не лги, не клевещи, не возжелай сестру,
Не злобствуй, женщина, не то – посадят на кол,
Мардук свидетель, что напрасный это труд –
На строгость судей сетовать и плакать...

Мотыльков
Изображают ночных
Коллеги-друзья.

Женский каприз...
Вновь любуюсь вечерним нарядом
Коллег-облаков...
А ведь надо работать!..

Она была подарена ему
Его японским другом и коллегой,
Она объездила с ним всю страну,
Она была с ним и зимой, и летом.
На ней отыгран не один концерт
Не одна песня спета под неё
Она всегда была с ним и везде.
Она хранила рук его тепло.
Чёрная, словно уголь, словно ночь
Поющая в его сильных руках
Она одна могла ему помочь
И подсказать, что сыграно не так
И просто что-то говорить ему
На языке особенном своём
С ней можно было слушать тишину,
Петь обо всём. Ну, или ни о...

Два скрипача, младой и старый,
Концерт закончили на «бис».
И молодой, услышав «Браво!»,
Уж опустил смычок свой вниз.

Смычок, что -- танцевал на грифе...
А пальцы, будто – мчались вскачь,
Не упуская темпа, ритма…
Огонь и Пламя -- не скрипач!

Тянул же, пожилой коллега,
Одну лишь ноту, весь концерт.
По струнам ни скакал, ни бегал...
И в том был свой его секрет.

Так за кулисами услышав --
«Ну что, младого не догнать?»,
Подняв свой подбородок выше,
Сумел с достоинством сказать...

Нищ духом не был никогда,
Всегда была забита гадостью башка.
Но в этом не моя вина была —
Учили в школах так тогда.

То ленинизм, то сталинизм ...
Теперь капитализм и плюрализм.
Забили людям баки так,
Что жизнь у нас не ладится никак.

Одни из нас за тем идут,
И дифирамбы вслед ему поют,
Кто говорит, что знает как
Нас осчастливить всех за так.

Другие, христианское Писание полистав,
И ничего в нём не поняв,
Кричат: даёшь новый Канон!
И растекается по всей Руси...

За окном молчит туман,
Ветка трется о стекло.
Позади - один обман,
Отчего ж в груди тепло?

Сосен аромат
Среди мшистых скал
Удивленно рад,
Что я не устал.
Мой рюкзак летит
В хвойную траву,
Чтоб себя найти,
Небеса зову.

Воин побеждать устал,
Робкая флейта звучит среди скал.

Душа моя как белый лебедь
Над Галактикой сияющей летит
Туда, где никогда я не был,
Где ни кому меня уж не найти.
В холодной каменной пустыне
У костра спина немного стынет.
В далеких смутных городах...

Я печь Освенцимского крематория,
Я жру людскую плоть: видать так надо?
И застилаю окружающую территорию
Густым и черным дымом, тошнотворным смрадом.

Я ем замученных, расстрелянных, удушенных,
И обессилевших от голода, живых детей,
И днем и ночью мое чрево равнодушное
Готово в дым и пепел превращать людей.

Мой голос - крики заживо сжигаемых,
Шипение горящих тел, их треск,
Лязг ржавых створок, часто открываемых,
Гул пламени, отбрасывающего злобный блеск.

Из кирпичей я грязно...

Мне бы в масть раздать колоду
И на грудь грамм триста,
Не страшна была бы непогода
И в затылок выстрел.

На бараке солнце в клетку -
Светит понемногу,
Принял "крытый" с "малолетки"
Весной сорок второго.

Эй, начальник, дело шито,
Фраеров бери на понт,
Светит мне штрафная рота
И ударный Южный фронт.

Дай, коллега, папироску,
Чую, дело наше дрянь:
Фриц, зараза, лезет нагло
К полуострову Тамань.

Ох, что за зорька перед боем!
Наглядеться не могу.
Нам бы взять её с разгону...

Мы все в основном скулим
И требуем нам прибавки.
Ну а иногда визжим,
Свои получая надбавки.

Увидев хозяйку, лаем,
В улыбке аж разливаемся.
Коллегу порой кусаем,
За место когда сражаемся.

Здесь всех превратили в свору
Овчарок, дворняг, болонок,
И как бегать по простору
Решает за нас кинолог.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2013