Колес

А городу не больно,
А он шипит и дышит
И под весенний шлягер
Укутался листвой.
Стучится ветер вольный
В балконы и на крыши,
А дождик-барабанщик
Лелеет мастерство.

А городу не грустно -
Парады на проспектах
Затопят в океане
Колес и каблуков.
И нет здесь слова "пусто" -
Не говори про это.
Мы - капельки в стакане
Под царством облаков.

Стук колес электрички перебивает
Стук сердца, что бьется внутри.
За окном пробегает пейзаж за пейзажем
Той самой родной стороны.
Я вернулась домой и пускай лишь
На миг, что таится в счастливой душе.
И до боли знакомо оно,
То родное, забытое, слово - РОДИНА!

Душный свет пробивает жалюзи летних ресниц. Утро.
Вены дорог набухают музыкой пыльных колес.
Пыль подступается к горлу, взгляд оседает индиговой мутью
неба, неба уставшего города. Ветер принес
сквозь доменный воздух частицу берилла
с далеких равнин. Спасибо ему за надежду
на берег души, одетый в свободное пламя.

***
Солнце кропит ожоговой нежностью
в срез городского планшета.
Копоть лижет асфальтовый сумрак,
как леденец. На побережье
стальных проспектов гуляет
мечта, влюбленная...

Сумятица и стон, и хлопанье в ладоши,
Как всплеск драконьих крыльев,
И наводненье солнц, и гроз стальных зубцы,
И дым из под колес, как адское дыханье,
И слезы пустырей, и запах жженых трав,
И черное венчанье, и белых облаков
Покорное молчанье, и леденцы проталин,
И лепестки костров у мертвых перекрестков,
И скомороший смех с молитвой у гортани,
И заводи камней, и мякоть злых песков,
И старые слова, и новые злословья,
И родниковый посох, и расстановка звезд,
И вечной мерзлоты...

Холодное раннее утро. Октябрь.
Чернила подмерзли. Подстыло перо.
Сижу в ожидании чуда. Напрасно.
Лист опадая, кружит над челом.

Тепло подоспело. Горячего чая,
Которого так не хватало с утра,
Кареглазый мальчишка, подал уличая,
Меня в душевном ознобе нутра.

Солнце искрится на пустынном асфальте,
Не гудков, не сигналов, не визга колес.
Лишь аромат душистого чая,
Да пара утренних девичьих слез.

Еще полчаса и забегают люди,
Моторы залязгоют, заполняя асфальт.
День закружит уже...

Мы расстаемся. Всё так резко…
Мы рвем друг другу имена.
И между нами – Rupes Recta –
Прямая Лунная Стена.


И вниз летят обломки душ…
Остатки встреч, осколки дружб…
И свадебный кортеж кривой
тебя увозит, как конвой…


Я не погиб. Хоть был погибшим.
Затоптанным был под салют.
Теперь: не я иду по крышам.
Теперь: они – по мне идут…


И в жутком крике сатаны
на юго-западе Луны
на Терракотовой стене –
ты гвоздь в ладонь вбиваешь мне…



+



Мне одиночество...

Пенсне поправляет месье, запонку, из янтаря,
в оправе, оторве не сказал ни слова, зова, не
было, прошляпил, кто и когда, разляпал, о том,
что могло случится, поэзия, странная штука,
без стука, втянет в авантюру, на издыхании по-
следнем, не дашь ладу, а маху.
Удар нанесён без замаха, разорванная рубаха,
кровоподтёк, клинок в груди, между четвёртым
и пятым, ребром, что потом, кровь, чаша, грааль,
быстро, быстро открыл окно, труп туда, темно,
грохот колес о стыки нет не успел остыть...

Меж нами годы... Это не сотрешь!
Не отыскать системы уравненья.
Есть мир, в котором только ты живешь
И уголок, где поселил сомненья.
Есть жизнь, в которой вовсе не легко
Нам слить пути в единую дорогу.
Твой горизонт, наверно, далеко.
А мой ползет настойчиво к порогу.
Но случай вышел в роли шутника,
Ему веселой грусти захотелось,
Что бы столкнуть не в вечном, а в пока,
Две параллели: молодость и зрелость.
...Ночной перрон... Колес прощальный стук...
Да, я не захотел, чтоб ты осталась...

Я не барин.
Жить можно и в тамбуре.
На картоне спать. Но быть в радости.

Стук колес и звезд –
слушать
на заре.
Жить внутри без стен…
В грязи-святости…



Мне плевать
на газетный вакуум.
На безденежье. На судилище.

Лишь бы пара подлещиков
шкваркала,
на мангал слетев
да с удилища…



Жизнь – расправится.
Жизнь – сомнется.
Лишь бы ты,
как батрачка-царевна,

безраздельно
делила со мною всё:

и охапку лет…
и безвременье…



Я не барин.
Жить можно и в тамбуре...

Она устала от обмана,
Она устала от измен…
Ей в жизни веры не хватало
В возможность добрых перемен.

Короне вызов бросив дерзко,
Судьбу дразнила, точно пса.
Отринув то, что было мерзко,
Ушла, не веря в чудеса.

Переиграть судьбу хотела,
Презрев политику верхов,
И даже полюбить посмела,
Чтоб вырваться из их оков.

Толпа газетчиков вампирных
Не оставляла ни на час.
Париж, всегда довольно мирный,
Вцепился тысячами глаз.

Судьба не допускает шутки…
Могла ль Диана тогда знать...