Качать

Неопознанный летающий объект,
К нам откуда-то намедни прилетал.
Из него валил инопланетный свет,
Он, попавших под него, омоложал.

Пелагею бабку превратив в девицу,
Её внука опечалил этим он:
Внук бабули молодой, её стыдится,
Ведь друг внука, в неё по уши влюблён.

Она девица-краса, коса по пояс,
В глазах чисто-синих, неба живёт даль.
Но в них с юнностью есть жизни долгой строгость,
И огромная и светлая печаль.

Ванька — друг внучка, в любви ей признаётся,
А она в ответ качает...

Сиюминутная элегия заката,
словно мотив сверчка накоротке
в вечернем сумраке, где тает налегке
пыль полдня под морщинами халата.

Смоль горизонта, бледных окон фрески
хранят, как память – смертную тоску,
смак полусна, преклонную весну
под чёрной скорлупой слепого сердца.

Густые ели, лапами качая,
в святилище, с сокровищем молчанья,
откроют дверь, захлопнув глаз просвет.

Просалютуют парковые кроны
сквозь беспорядок неба невесомый,
и ночь покроет тайной, словно смерть.

Не все решается на этом свете,
За нами силы высшие следят,
Мы перед вечным зеркалом в ответе,
Они любую мысль в нас разглядят.

Меня ты обмануть уже не сможешь.
В далеком Зазеркалье судят спор,
Там на весы добро и зло положат
И вынесут последний приговор.

Ты видишь, что мои закрыты веки,
Уж гроб хрустальный на цепях весит,
Вот так хоронится любовь навеки
И нам она уж не принадлежит.

Колодец наших отношений высох,
Нам не дано в нем жажду утолить,
Его нельзя почистить, так уж...

Как ни бейся, как ни бойся проиграть,
Все равно тебе придется выбирать.
Между строем и толпою,
Между светом и покоем,
Нас качается отчаянная рать.

Это муторное время не про нас,
Вот и лопается встроенный компас,
свято чается: вот-вот
Все само самой пройдет,
Рассосется, утрясется, пронесет…

Не надейся, не хватайся за слова,
Осторожность, разумеется, права,
Трусость гордости мудрее…
И зачем он только реет,
Этот глупый буревестник в головах?!

Как не хочется опасностью дышать...

Апогеи – в перигеях, перигеи – в лунном сне
Не качают, уж, качели, не пируют – на Душе
Нет ни мартов, нет апрелей – май в кессонной пустоте
То замёрзнет, то потеет как межзвёздный атташе…

Прилетел он в каруселях, словно титульный месье,
На компьютерных системах, вдохновителем поэм…
Приземлился в наше время, в племя мая – по весне
Нам представил панацею от удушья, но зачем?!

27. 05. 14

Любовь, а что это такое?
Вряд ли кто-то точный даст ответ.
Любовь - химера,
Любовь – харизма, стихия, счастье и беда.
Любовь, как огнедышащий дракон.
Биологический процесс, болезнь неизлечимая
Во все века и поколения была.
Она то кружит голову, то губит.
Сердце режет без ножа.
Пульс бьется через край.
Теряя голову, ты мчишься в небеса
Плывешь на лодке-облачке.
Сидишь, на месяце качаясь
Срываешь с неба звезды ты.
Любовь, как птицу окрыляет
Иль камнем в пропасть ударяет...

Было солнце, было лето,
И в потоках ярких света
Все цвело и зеленело,
Сердце билось, кровь кипела.

На лугу у быстрой речки
Поднимался дым колечком,
Завивался узелком,
Исчезал за бугорком.
У костра лежал пастух,
Говорил с собою вслух.
Его слушала улитка,
Что несла свои пожитки
На натруженной спине.
Да в раскатистой волне
Две лягушки с окуньком
Любовались пастухом.

У костра торчит рогулька,
А на ней висит кастрюлька.
Супа мерное кипенье
Навевает сновиденья.
Погрузился в сон...

Мерцает огонёк сквозь шторы на стекле окна
В твоей квартире зябко и пустынно
И маятник часов качает на себе твою печаль
И лезвие в твоих руках
С желаньем жизни так не совместимо
Паркет не скрипнет больше в тишине
И перестанет каркать вороньё
Поутру дождь прольёт
Украдкой слёзы на твоё окно
И только маятник часов
Скорбя, отбрасывая тень
Расскажет нам про одиночество твоё…

В игольное ушко зрачка вдевает нитку солнце.
Из-под туманного плаща косится лунный серп.
Унылый шум берёз скользит, отбрасывая проседь.
Перебивая слёзно ночь, росой звенит рассвет.
Вбирая форму пустоты, смотрясь, как щёголь, в воду,
подобие своей тоски в глазах реки застав,
телегу катят облака к оврагу горизонта,
благословляя лязг дождя и пустозвонство трав.
На сотню вёрст – лишь двадцать грамм души и влага неба,
где пьют прохладную волну ракушки сонных век,
и сердце, словно на износ...

По знойной пустыне скользил караван,
В нем на верблюде качался Степан.
Больше всего он страдал оттого,
Что морская болезнь донимала его.

Н.В.Невесенко