Эх снять бы жёсткие вуали

Природа таит в себе радуги сок,
Вдруг дождик грибной на волосок.
Закалкою бодрости йоги сильны,
Про радуги сок снятся им сны.

Всегда ни причём, а при ком-то,
Слуга он не званьем — душой.
Такой он породы и сорта,
Он злее собаки цепной.

Отдав жизнь тому кому служит,
За шефа, на смерть он готов.
Хозяев заботой окружит,
Желания поняв без слов.

Он преданней пса и смелее,
И палкой его не прогнать.
От боли он лишь свирепея,
Хозяйских врагов будет рвать.

Такие во всех есть эпохах,
С душою раба и слуги.
Им жить без хозяина плохо,
Без властной над ними руки.

Не манят их дальние страны,
Не снятся цветные...

Чугунная боль, как вода, уходящая в землю,
просочилась, исчезла на миг, возродилась,
бесконечна, устойчива и постоянна, и рукою
не снять, не поправить изъяна, перекошен-
ный рот и морщины на лбу, не замкнуть, не
проститься, кричи не могу, слёзы насухо
вытер, размеренный шаг, для возврата, по кру-
гу, овалу назад, на исходную точку, пройти
болевую, не нарушив закона, найти вековую,
неподвластную логике и объясненью,
той причины, зачатка, её появленью

Кобальт небес. Облаков бирюза.
И цвета соли — колонны.
И золотые Изиды глаза…
Вспомни.


Жертвенный камень, впитавший рассвет,
щурится алым отливом…
Остров завернут, как рыба в пакет,
в ливень…


И крики чаек, как чипсы, хрустят,
из века — в век залетая…
Лоб в крупных каплях. Душа в новостях.
Странно…


Тонна тебя. Иль всего полкило.
Здравый ты…
Или хворобый…
Даль посветлела. Вставай на крыло.
Пробуй!


Солнце Египта буравит висок.
Мифы цепляются в душу...

Мы подобрали шишечку
Однажды под сосной,
Идя домой со станции
Тропинкою лесной.
Она нам так понравилась
Чешуйчатым бочком,
Что мы её повесили
Себе под ночничком.
И нам с тобой под шишечкой
Лесные снятся сны…
Потрескивает шишечка
И с нами ждёт весны!

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не заростет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгуз, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что...

Пусть будет золотом молчанье,
Но в серебристой песне слов -
Есть сладкое очарованье -
Не снять серебряных оков!

1
Меж тем, Читатель, вероятно,
уж догадался, чрез сюжет
( звучащий, в общем-то, занятно ),
что женской доли, в нём, всё нет…,
хотя, пора б…- Ведь героиня,
в сей повести, почти богиня
( А как иначе, не точь-в-точь? )
и плюс к тому ж - Кирилы дочь…,
но мы, о ней, и то - в прологе,
сказали несколько лишь слов,
а посему: и цикл стихов
( Да и о ней ли, в эпилоге? ),
настало время посвятить,
чтоб тем сюжет обогатить!
2
В эпоху, из событий данных,
что перед нами, в сих стихах...

Чем невозможней, тем больней
и горше Родины утрата.
И словно в чём-то виноватый,
ты существуешь в той стране,
что нехотя, но приняла,
как пасынка, тебя однажды.
А ночью снятся купола,
звонят колокола протяжно
по растерявшейся душе...
И понимание - расплатой:
в родной стране - чужой уже,
в чужой - родным ты станешь вряд ли.

I
Но если розу доглядеть до чуда...
А как не видеть?! Как же не понять
Откуда эта розовость, откуда,
Каким потоком льётся благодать?!

Упругость лепестков...Какая сила
В одном зерне была заключена
И так безмолвно лепестки раскрыла
И держит...держит...Боже, - вот Она!

А как благоухает! Неужели
Весь этот вал не опрокинул вас?
И вы не услыхали, не прозрели?..
Но как же так?..Ведь вот же...
Вот сейчас...

II
А если душу доглядеть до Бога...
Но как не видеть ?! Как же...