Изгиб ручья

Я не хочу забыть тебя
и те безумные мгновенья
когда ночная тишина
взрывалась смерчем наслажденья.
Я не хочу забыть тебя
твоё лицо, глаза и губы
я помню каждый всплеск тебя
когда мы нежно были грубы.
Я не хочу забыть тебя
изгибы тела, рук сплетенье
и те два славных бугорка
что создавали вдохновенье
Я не хочу забыть тебя..
я не хочу и не забуду..
я буду жить лишь для тебя..
не знаю как...,но знаю ...буду.

Ночь полная объятий
Ласк и страсти.
Вдруг отворила дверь,
Сказала: "Здрасти"
Мы меленно
Тихонько раздевались,
А на лугах
Цикады заливались.
Твоя рука
Неспешно изучала
Изгибы тела моего.
И я в ответ тебя ласкла,
Жар тела отдавала своего.
Ты доводил меня до иступленья
Старалась я достойный дать ответ,
Но все равно наступит время и уйдешь ты.
Пусть это даже будет через много лет.

Эй вы, северяне!
Страшит ли мороз?
Луна звездной ранью
Завыла, как пёс!

Я вижу сквозь иней
Всех льдин купола.
На облаке синем
Приехала мгла.

Эй вы, северяне!
Мы — крепкий народ!
Избавимся рьяно
От стуж и невзгод!

Вдохнем чистый воздух
И выдохнем пар.
Колышутся звезды,
Как нежный нектар.

2.

Сползаются тени
На северный сход.
Полярною сенью
Затмился восход.

Не слышится пенье,
Не видно звезды.
Не нежат растенья
Изгибом простым.

Но сумрачный холод
И ветреный...

Я вспоминал с тобою ночи
И тайну сладкую мою ,
Блестели ярко в сумрак очи -
Я говорил тебе , -«Люблю !»

Люблю прелестные изгибы
Я тела утренней мечты ,
«Давай поедем на Карибы», -
Где будем только я и ты …

Куда-нибудь уединимся
От света мелочных забот ,
И мы друг другом насладимся ,
И лишь потом пойдём в народ …

Где суета и повседневность
Опять заботы принесёт ,
Где всё вращается и древность
Вот - вот стоит уж у ворот …

Когда я был примерным мальчиком-
Седой старик,скорченый от бед-
И смерть ещё не грозила пальчиком-
Садился мальчик на свой мопед!

Пересекая все швы заплатками-
Начало жизни- вечерний час!
Тогда дороги все были гладкими,
И свет зари не печалил нас!

Кого-то ждать и на что надеяться-
Куда бы чёрт меня не занёс –
И этот брод,что у старой мельницы,
Был ниже ступиц моих колес!

Но уходя-я всегда оглядувался-
Теперь зовешь ты издалека,
Шарнейка моя,награда моя-
Коричневая река...

Терпения нет и нервы сдали,
Провозгласили отрешение от стаи.
Не опытен ведущий мозг,
Ведет ведущим шарм и лоск.

Но изгнанный не мягче тверди,
Пощады не искал у смерти,
Всегда есть путь и выгода,без промедления,
Включаются законы самосохранения.

Вот тайна Бога мироздания,
В отрыве изменяется сознание.
Плоть жизни в узел изгибаясь,
В миру соседей проявляясь;

Здесь суть у рая и у ада,
Понявшему сулит награда:
Для созидания беспредельный Ас,
Для разрушения беспредельный ужас...

В прошлой жизни я черной кошкой
Снова льнула к твоим ногам.
У камина, о мой непрошенный,
Ты стихи в тишине слагал.
Было нам хорошо, я помню
В этом замке чужих иллюзий,
Прихожу к тебе снова в полночь.
Не тревожились чтобы люди.

Спишь, во сне улыбаясь где-то,
Черной шерсти моей касаясь,
Так и будем опять до рассвета
Вспоминать балы и красавиц.
Граф был дерзок, я это помню.
Как тогда меня испугался,
И метался в просторах комнат,
Перед выстрелом растерялся.

Ты смеялся над ним...

Лесные дороги сыры и темны,
здесь солнце скрывается рано.
Тотчас вылетают мошка, комары,
и зябко с ночного тумана.

В болотах уныло кричит неясыть,
голодна, совсем одинока,
по ряске бежит чуть приметная зыбь,
над местом, где шибко глубоко.

Валежник хрустит, хруст печальный, чужой,
как будто бы чем недоволен,
вот вспыхнул костёр, огонёк небольшой
метнулся, игрив, своеволен.

Костёр занялся, тени стали скакать,
по елям, ну словно по шторам,
прислушайся – стали тебя обсуждать,
ты...

Подъезжая к Петербургу, ещё с Пулковских высот
Открывается уснувший, сердцу милый, небосвод
В нём, как – будто отражаясь, заблистали фонари
Заскакали светофоры, и рекламные огни

Разлился огромный город, и манит к себе меня
Мимо, памятника Саше, к стеле, скорби и огня
Вот, стоит Ульянов « Ленин », нам указывавший путь
Дальше, нас встречает Жуков – вот уж русский, ничуть – чуть

Слева, справа, всё соборы – голубые купала
Где, для колокольных песен, не жалеют серебра
Непохожие...

На Подкаменной Тунгуске
чум не говорил по-русски,
а в семье оленевода
младший сын гадал на воду.

По воде читал он годы
у людей, мутил их чувства
у гусиного прохода,
где вода темнеет густо.

Здесь изгиб реки таёжной
усмирялся, затихая,
и Тунгуска тёрлась кожей
в валунах, хребет сдирая.

Плечи круглые протоков
заголялись, остывая,
здесь мальчонка вострым оком
по волнам читал, играя.

Веткой он водил по кромке,
гимн слагал волне смиренной,
Дух шипел коленпреклонный,
как...